А все потому, что моя левая ободочная кишка…
— Ваша левая ободочная кишка?
— Ну да, моя левая ободочная кишка чуть длинней, чем надо. Вот и все! Просто длинная. И там выходит застой.
— Как вам повезло, что это не правая!
— Так вот, сынок мой взбеленился и не желает меня видеть. Ну и бог с ним, я его накажу — не пойду на его свадьбу!
— А ваши двести сорок два евро?
— Какие еще двести сорок два евро?
— Которые вы собрали на ночной столик…
Марселла разрыдалась:
— Он мне их вернул!
Не меньше пяти минут Марселла рыдала, уткнувшись в платок, который мог бы быть и побольше. Мадемуазель Бовер отвела ее на скамейку и ободряюще похлопала по плечу, не сводя глаз с деревьев. К сожалению, как она ни крутила головой, результата не было: Коперник бесследно исчез.
Посидев для приличия немного рядом с Марселлой, мадемуазель Бовер обняла консьержку, пообещала ей еще как-нибудь заглянуть, когда снова «окажется на континенте», а потом легким и кокетливым шагом удалилась.
После километровой прогулки она, вся в поту из-за жары и переживаний, села в автобус, чтобы вернуться в Маду.
Оказавшись в своем квартале, она пошла уже не так игриво. И легкость куда-то испарилась. Она словно вся обмякла и отяжелела. Пару раз ей пришлось остановиться и передохнуть в тени у каких-то подъездов: она чувствовала себя такой слабой, что боялась упасть.
Пока она стояла у закусочной Абузера, к ней ринулся какой-то тип:
— Мадемуазель Бовер!
Она вытаращила глаза на темноволосого мужчину, который улыбался ей широченной улыбкой.
— Мадемуазель Бовер, как я рад вас видеть.
Она покрутила головой, словно собиралась позвать на помощь, но увидела только других таких же волосатых мужчин, как этот незнакомец, и в тревоге пробормотала:
— А вы кто?
— Вы меня не узнаете? Я жил с вами в одном доме.
— В одном доме?
— На площади Ареццо.
— Вы — на площади Ареццо?
— Ну да. У мадам Марселлы.
— Ах, ну да, конечно!
Тут она наконец-то его узнала: это его Марселла называла «мой афганец».
Он что-то прокричал на непонятном языке женщине с тремя детьми, которые остались на другой стороне улицы.
— Это моя жена и сыновья. Они наконец-то приехали ко мне сюда. — И он прибавил с сияющей улыбкой, словно они были хорошо знакомы: — Воссоединение семьи!
Мадемуазель Бовер с напускной любезностью пожала руку всем членам его семьи. Жена афганца и его сыновья, оробев, приветствовали ее с таким раболепием, словно встретились с английской королевой.
— Как у вас дела, уважаемый… — Она не могла вспомнить, как его зовут. — Вам удалось найти работу?
— Да, меня взяли на должность переводчика.
— О, великолепно. А я даже не знала, что вы говорите по-французски.
— Я говорю на французском, английском, арабском и пушту.
— А, вот оно что, ну конечно! — поддакнула мадемуазель Бовер, удивившись, почему Марселла говорила ей совсем другое.
Поскольку его близкие по-французски не понимали, он смог задать вопрос, который и заставил его окликнуть мадемуазель Бовер:
— А как поживает Марселла?
— Марселла? Ну что вам сказать… готовится к свадьбе сына. Знаете, он женится на одной из самых богатых наследниц в стране.
— Очень рад за нее. Она такая добрая женщина, Марселла приютила меня. Да, конечно, у нее есть недостатки, она не замечает, как идет время, и не хочет понять, что даме ее возраста от некоторых вещей пора отказаться. Но в остальном она такая симпатичная! Благодаря ей у меня была крыша над головой, было что есть и было время искать работу. |