Вот тут он и заметил Мег, которая стояла в коридоре, чуть ли не разинув рот.

— Мег, вы как раз вовремя. Передайте, пожалуйста, персоналу, чтобы они устроили мадам фон Танненбаум на нижнем этаже, объясните им, как все организовать. Чтобы ей там было удобно и не потребовалось подниматься наверх.

— Хорошо.

— И если вас не затруднит зайти на кухню, то чашечка эспрессо была бы как нельзя кстати. После той ночи, которую я сегодня провел… точнее, которую мадам Танненбаум нам всем устроила.

Петра презрительно повела плечами.

После этой фразы у Мег исчезли последние сомнения: ей действительно все это приснилось.

Жизнь продолжалась, и с виду все шло как обычно. Мег все так же помогала Виму, как крайне предусмотрительная и внимательная ассистентка; она ни разу не позволила себе ни фамильярного жеста, ни понимающей улыбки, ни томных глазок — ничего, что могло бы намекать на интимную близость с шефом.

Это было единственно правильное решение, если ее странные воспоминания были просто фантазиями.

А сам Вим скорее умер бы под пытками, чем признался бы в том, что произошло. Связь с Мег совершенно не соответствовала его жизненным принципам. Он был галерист, занимался искусством и продавал только прекрасные полотна, он культивировал красоту и окружал себя только прекрасным. Если станет известно, что у него роман с дурнушкой, — это, во-первых, покажет его профессиональную несостоятельность (как может хорошо подбирать картины человек, который не в состоянии выбрать женщину?), а во-вторых, пойдут насмарку все его прежние усилия. Прекрасная квартира, прекрасная машина, прекрасная женщина и прекрасная галерея — все это было взаимосвязано и пребывало в гармонии. Одна ошибка — и весь замок рухнет. За его манерами утонченного эстета, за всеми этими стилистическими изысками стояла наивная вера некрасивого ребенка, который хотел скрыть свою непривлекательность, окружая себя прекрасным, — как будто красота может затронуть, заразить и его и посредством капиллярного проникновения или путем мимикрии он тоже приобретет черты прекрасного. Когда-то давно, в юности, первобытный инстинкт, сходный с религиозным каннибализмом, заставлял его есть те же блюда, что и роскошные модные личности, с которыми он общался; теперь от этих магических практик осталась только оборотная сторона: в ресторане он никогда не выбирал то же блюдо, что и сосед, если тот был толстым. По той же логике, чтобы забыть о своей непритязательной внешности или поверить, что она не такая уж посредственная, он взял за правило заводить романы только с красавицами, даже если они оказывались скучными, глупыми или такими невыносимыми, как Петра фон Танненбаум.

Если бы он мог вымарать из памяти ту ночь с Мег… Если бы он хотя бы перестал о ней вспоминать! К сожалению, одна весьма важная деталь не давала ему забыть об этом случае: ему очень понравилось заниматься с ней любовью, и он сам был в ту ночь неутомимым любовником, он вызвал у нее оргазм. Обдумывая все это, он пытался придумать другие объяснения, не сводящиеся к личности партнерши: действие алкоголя, то, что все произошло так неожиданно… Ему удалось найти лишь одну внятную простую причину, которая показалась ему убедительной: Мег была для него не слишком привлекательна. Так вот почему он смог так долго заниматься с ней любовью, резвиться и так и этак… Значит, решение просто: чтобы у него все не происходило чересчур быстро, ему надо спать с женщинами, которые ему не нравятся!

Он стал обдумывать эту теорию, тем более что ее подтверждали наблюдения из его школьной жизни: когда им задавали перевод с латыни, он не блистал особыми достижениями, если только в тексте не было серьезных трудностей. Если учитель давал им несложный текст Цицерона, он получал средненькую оценку, а вот если на них сваливался запредельный Тит Ливий или заковыристый Лукреций, Вим преодолевал все трудности и оказывался лучшим в классе.