— Ума не приложу, как тебе удается рассуждать об умных вещах в восемь часов утра, — удрученно вздохнул Натан. — Я не смог бы. Замечу, что и в полдень был бы не в состоянии провести урок по Канту или Платону. Да и в восемь вечера.

— А в полночь?

— В полночь я способен на что угодно. Если еще и пропустить стаканчик, могу даже по-китайски заговорить.

Том потянулся к нему и куснул за ухо. Натан не противился, но театрально взвизгнул.

— Браво, — прошептал Том, не отпуская уха, — очень мужественное кудахтанье!

— Если тебе нужна волосатая задница, ты не по адресу. И если пухлые сиськи, тоже не по адресу, дуралей.

Том прервал его гневную речь жарким поцелуем. Натан в шутку противился, выталкивая язык Тома, снова завизжал, а когда Том отступил, схватил его, впился ему в губы, и они занялись любовью.

— Ну вот, дело сделано, — вздохнул Натан, вставая. — «Ласки» отметили галочкой. Пойду сварю кофе.

Пока Том валялся на диване, Натан исчез за стойкой своей американской кухни; вскоре он вернулся с переливчатым чайным сервизом цвета фуксии в светло-зеленый горошек.

Он увидел, что Том выпучил глаза при виде этого приобретения.

— Грандиозно, да?

— Ну…

— Их делает Давид Макларен. Тот, что ввел моду на сушеные кактусы.

— Да… Да…

Том уклонялся от болтовни такого рода, поскольку мало интересовался оформлением интерьера и не запоминал его деталей. Натан надулся:

— Значит, тебе не понравилось.

— Выглядит странно… Это не совсем в моем вкусе.

— Твой вкус? Какой вкус? У тебя его нет! — заявил Натан, проглатывая ложку варенья.

Том улыбнулся. Он никому не позволил бы так ему дерзить, а Натану не только прощал постоянные дерзости, но даже нуждался в них как в доказательстве нежной привязанности.

Между этими людьми не было ничего общего, если не считать того, что они нравились друг другу. Натан был высоким и худым как жердь, одевался в самые модные шмотки, его позы и интонации были вычурны, суждения экстравагантны; Том был коренаст, немногословен, держался неприметно. Если в Натане с первого взгляда угадывали гея, у Тома никто не подозревал такой особенности, настолько он воплощал невозмутимую мужественность, которая всегда в моде: вот приятный тридцатилетний мужчина, наверняка скоро женится и заведет детишек.

Черты Натана и раздражали Тома, и одновременно привлекали. Он любил и ненавидел нежные переливы его голоса, его цветистые выражения, подчас непристойные, его рабское следование моде, постоянные изменения прически, пристрастие к модным заведениям и гей-клубам. Гомосексуальность Натана не ограничивалась его сексуальным поведением, она охватывала все сферы его жизни: с утра до вечера он жил, думал, изъяснялся, одевался, развлекался и путешествовал как гей. Том довольствовался тем, что спал как гей. И любил Натана — к собственному удивлению.

Том подошел к столику, налил себе кофе и сел с Натаном завтракать.

Но едва не подавился, увидев на полу пару ботинок:

— Что это?

— Ракета для полета на Марс, — пожал плечами Натан.

— Но ты ведь не наденешь их? Каблуки высотой десять сантиметров. Ты будешь похож на…

— На гасконского пастуха?

— На трансвестита в отпуске.

— Гениально! Именно этого эффекта я и добивался.

— А меня будут принимать за твоего телохранителя.

— Я добивался и этого эффекта тоже.

Том с чувственной улыбкой схватил руку Натана:

— Поклянись, что никогда их не наденешь!

Натан удержал его руку и погладил ее:

— Да, да.