— Твой отец был трансвеститом?

— Пьер поначалу не хотел верить увиденному, он скатился с лестницы и в бешенстве убежал. Час спустя он вернулся и убедился в невообразимом, перерыв гардероб отца, — у каждого из родителей была своя спальня. Внутри шкафа он обнаружил потайную дверцу, за которой хранились платья, юбки, нижнее белье гигантских размеров, огромные женские туфли, сумочка с косметикой. Он оставил свое открытие при себе и ушел ночевать к приятелю. Но в течение нескольких дней приходил в кафе по соседству с домом и подстерегал переодетого в женское платье отца, выходящего с черного хода.

— И шел за ним следом…

— Да.

— И?..

— Наш отец проводил время в женском обличье. Пил кофе. Прогуливался по магазинам женской одежды, женского белья и косметики, где покупал себе всякие пустяки. В эти часы он был женщиной.

— Пьер рассказал вам об этом?

— В то лето Пьер ничего не сказал. Но на следующий год у него разладилась учеба. Он без предупреждения ночевал не дома. Мы боялись, что у него проблемы с наркотиками. Как-то в воскресенье за завтраком отец, восседая, как патриарх, во главе стола, устроил ему при всех нагоняй. Брат побледнел, выскочил из-за стола и на какое-то время исчез. Вернулся он очень скоро: принес отцовское женское обмундирование и бросил его на стол. Тогда-то он и рассказал о виденном.

Северина сдержала дрожь в руках.

— Тут же обвинитель стал обвиняемым. Поскольку мертвенно-бледный отец молчал, возмущенная мать встала и попросила Пьера покинуть дом и больше никогда не переступать его порога. Пьер послушался. Некоторое время нам хотелось представлять нашего брата выдумщиком, лжецом, чудовищем. Между тем отец замкнулся. Неделю спустя мы осознали, что долгие годы отец нас обманывал. Тремя месяцами позднее сестра объявила, что уезжает жить в Нигер со своим приятелем Бубакаром. Тогда мать отреклась от нее. Брат, с которым мы тайком встречались, улетел в Индию. Через год отец, не произнесший с того рокового утра и десяти фраз, врезался на машине в платан — этот несчастный случай мы молчаливо считали самоубийством. Дальнейшее тебе известно. Мы узнали о смерти брата в Бомбее. У матери обнаружился рак груди, и она безропотно угасла за четыре месяца. Наконец Сеголен, перебравшись в Ниамей, отреклась от нашей семьи, отказавшись от своей доли наследства.

Франсуа-Максим подошел к Северине и обнял ее, но она тут же высвободилась, желая продолжить рассказ. Его это не задело, и он опустился на колени рядом с ней.

— Итак, ты единственная, кто уцелел в этой катастрофе.

— Казалось бы, да.

— Что ты хочешь сказать?

— Меня гложут сомнения. — Она взглянула ему в глаза. — Я сомневаюсь, что люди представляют собой то, чем они кажутся. Я не уверена, что мои близкие соответствуют своей внешности. Я все время жду каких-то страшных откровений.

Франсуа-Максим непроизвольно встал. Что пыталась она ему сообщить? Знала ли она, что он не тот, за кого себя выдает? Означал ли ее рассказ, что она осведомлена о его шалостях?

— Представь, Франсуа-Максим, что однажды наши дети тоже узнают о том, что мы с тобой не то, чем хотим казаться…

На сей раз Франсуа-Максим уже не сомневался: она знает!

— Что… ты хочешь сказать?

— Ничего.

— Ты хочешь… мне в чем-то признаться?

Она посмотрела на него долгим взглядом, удрученная своей трусостью: ей не хватило духу признаться в своей связи с Ксавьерой.