— Так мы сегодня увидимся? — спросил он, подойдя поцеловать ее на прощание.

— Так мы увидимся? — вернула ему вопрос Фаустина.

— Ну да. Ты хочешь? Я, во всяком случае, хочу.

— Неужели?

— А ты нет?

— Не знаю.

— Фаустина, у нас с тобой этой ночью было…

— Было что?

— Это было гениально, превосходно, великолепно!

— Да ладно тебе…

Она произнесла это несколько жеманно, тоном скромной служащей, достоинства которой наконец признаны начальством.

Он влепил ей долгий чувственный поцелуй.

Она вздрогнула, понимая, что снова теряет контроль над собой. Судорожно вздохнув, он оторвался от нее:

— Я скоро позвоню тебе.

— Хорошо, — прошептала она.

Он вышел.

Оставшись одна, Фаустина включила радио. Она знала, что ей предстоит с Дани: то же, что и с другими! Они будут встречаться, постараются повторить магию первой ночи, им это не удастся, потом у них кое-что получится ценой изнурительных уик-эндов, и в один прекрасный день они перестанут видеться под предлогом занятости на работе. Как долго продлится эта связь? Два месяца… От силы три… «Ты же понимаешь, детка, лучшее позади. Сначала будет приятно, потом так себе, а после и вовсе наскучит».

Она прошлась по квартире и обнаружила в прихожей конверт. Подняла, распечатала. Письмо без подписи состояло из краткого сообщения:

«Просто знай, что я тебя люблю. Подпись: ты угадаешь кто».

Тут ее озарило. Без сил привалившись к стене, она воскликнула:

— Какая же я идиотка! Он любит меня, а я не даю ему это произнести. Он любит меня, а я отношусь к нему как к фаллоимитатору. Мой бедный Дани, и угораздило же тебя влюбиться в такую сумасбродку, как я! Ох, Дани…

И с выражением лица, которое она сочла бы комичным несколько минут тому назад, Фаустина опустилась на колени, поднесла записку к губам и в исступлении принялась целовать.

3

На просторной кровати лежали на боку двое, как вилки в футляре для столового серебра.

Она спала, он — нет.

Умиротворенный теплом, исходившим от спавшей Жозефины, Батист лежал с открытыми глазами, а сознание его тем временем странствовало от одного видения к другому.

В иные моменты он осознавал, что находится тут, рядом с женой, потом куда-то шел по залитому солнцем песчаному пляжу, а в прибрежных кустах прятались какие-то темные типы и устраивали ему западни, а то вдруг падал на стул в кабинете и составлял текст, который ему нужно было представить… Его мозг переносился из одной вселенной в другую, то на берег реки, то на исписанную страницу, то на супружеское ложе. Эти перемещения происходили так быстро, что миры теряли свою герметичность, наплывали друг на друга: вот темные типы врываются в его спальню, вот Жозефина выхватывает у него статью и издевательски смеется.

Батист сел на кровати и потряс головой, пытаясь отогнать наваждение; его раздражало, что в нем бродит столько страхов: стоило ему ослабить бдительность и его тотчас одолевало беспокойство.

Жозефина безмятежно раскинулась на муаровом хлопке простынь, прелестные крутые бедра и хрупкие плечи были недвижны, лицо бесстрастно, ресницы бестрепетны. Наверно, она сейчас спит глубоким сном, без сновидений. Счастливица…

Батист зевнул.

Он завидовал спокойствию Жозефины. Знакомые считали его образцом здравомыслия, да и сам он полагал, что достиг некоторой жизненной мудрости, однако сны его были населены стойкими демонами, а черепную коробку выстилала тревога. Не было ли его хваленое душевное равновесие только видимостью?

Он выбрался из кровати, не потревожив сна Жозефины, полюбовался ее стройной фигурой, поздравил себя с тем, что ему повезло жить с этой женщиной, затем быстро привел себя в порядок, натянул брюки, накинул рубашку и сел за письменный стол.