— Да она уже в новостном агентстве «Рейтер».

— Ерунда, не верю, — сказала она.

— А зря. Знаешь, Теддерс, что я собираюсь сделать сейчас?

— Что?

— Собираюсь предъявить тебе свой главный козырь.

Она продолжала смотреть на него, прищурившись.

— Меня зовут Лекс Фальк, — произнес он.

— Что? Фальк? Я встречала Лекса Фалька и…

— Я подключен к сенсорной репозиции в одном доме в Шейвертоне, — сказал он. — Точное местонахождение, как вы, военные, любите говорить, вряд ли существенно. Вся информация поступает в «Рейтер». И поступала с самого начала. Даже вот этот наш разговор также передается, слово в слово, в реальном времени.

— Что за чушь ты мелешь? — спросила Теддерс. Она повернулась и пошла прочь.

— Небольшой семейный ресторанчик, в стороне от Иквестриана, — бросил он ей вслед. — Их коронное блюдо — пармиджиана с квазицыпленком.

Она остановилась.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Ему выдали тросточку, и когда он научился ходить с ней, то стал брать ее с собой для солидности. Шейвертон накрыла жара не по сезону. Окна стеклянных небоскребов сверкали, как зеркала. Повсюду носились жуки, пропахшие «Инсект-Эсайдом», словно набальзамированные им.

Небо было цвета испорченных сливок с оттенком желтого. Автомобиль доставил его в военный госпиталь на Мысе Хайвей. Местечко выглядело приятно: группа залитых солнцем белых зданий в стиле Эпохи Первых Поселенцев в роще белых каучуконосов. Он предъявил документы на входе, а затем еще раз — на охранном посту около отделения травматологии. Вуаповский персонал принял его журналистскую аккредитацию и тисненый пропуск с голограммой Социальной службы.

— Сюда, пожалуйста, — произнесла медсестра, вышедшая встретить его в отделении. — Вот здесь.

Она казалась раскрасневшейся, хотя в помещении было довольно прохладно. Он списал это на побочный эффект от ее розовой блузки и бежевых стен.

— Как он? — спросил Фальк.

— Состояние стабильное, — сообщила она. — Но пока нельзя утверждать, что он вне опасности. Ой, простите, я хотела спросить, вы его родственник?

— Нет.

— Сослуживец?

— Что-то в этом роде.

Она подвела его к одноместной палате, отделенной от коридора стеклянной стеной. Сквозь стекло он увидел человека на постели, бледного, неподвижного, полностью подключенного к системе жизнеобеспечения. Он слышал только ритмичное гудение мониторов и легкий шорох вентилятора.

Его взгляд упал на марлевую повязку, закрывающую щеку. Он почти физически ощутил рану. Невольно он поднял руку и коснулся своей щеки.

Там не было ни дырки, ни следа от какого-либо шрама.

Направляясь сюда, он чувствовал, что ему необходимо войти в палату. Что-то сказать. Что угодно. Когда он уже подъезжал к госпиталю, его органайзер в сэлфе подал сигнал-напоминалку: его драйвер, по расписанию, отбывает через четыре дня и необходимо через два часа связаться с Терминалом. У него было немного времени, и он почти не сомневался, что никогда не вернется сюда. Уверенно он мог выдать только какую-нибудь банальность, вроде как: все изменилось, и он был причастен к этому.

— Можно я войду и посижу с ним? — спросил он.

— Думаю, можно, мистер Фальк, — ответила медсестра. Она открыла дверь, а затем тихо добавила: — Пожалуйста, не ждите слишком многого. Рядовой Блум очень ненадолго приходит в себя. Он то очнется, то снова впадает в кому.