– Подыми плащ и надень! – взревел он. – Ты – могильщик, значит и носить тебе одежду могильщика!

– Оставь его в покое, – крикнул цирюльник, – он наденет плащ завтра. Еще успеет – наносится.

– Нет, – вопил пьяница, – он сейчас его наденет. Я хочу его видеть в нем.

Увидев, что стражник рассвирепел, Матье отступил и схватился за кнут, который повесил было себе на шею.

Стражник секунду поколебался, положив руку па эфес шпаги, и пошел на возницу; тот обогнул стол и ждал, держа кнут за тонкий конец рукоятки.

– Оставь его в покое, Вадо! – крикнул цирюльник.

– Нет. Он у меня будет слушаться!

– Не ты здесь командуешь!

– Над больными – ты. А прислуга подчиняется мне. Приказ мэра!

Отец Буасси медленно поднялся и стал между стражником и возницей.

– Нет, – сказал он, – отныне я отвечаю здесь за все.

У стражника забулькало в горле, – не то он засмеялся, не то закашлялся; потом он сплюнул и проговорил:

– Ты, кюре, занимайся своим господом богом. И лучше отойди отсюда, дай мне проучить эту гниду.

– Отойдите, отец мой! – крикнул возница. Стражник вытянул ручищу и, отодвинув священника, прижал его к дощатой стене, а сам пошел на Матье, который таким образом оказался загнанным в угол барака. Но возница был быстрым и ловким. Отяжелевший от вина стражник не сумел избежать удара. Кнут хлестнул его по плечу, и он взвыл, как раненый зверь. В вытянутой руке блеснула шпага. Матье увернулся от клинка, вскочив на скамью, но Вадо ринулся на него. Тогда священник, стоявший сзади, поднял буковое полено и ударил стражника. Могучее тело пошатнулось, ноги подкосились, и стражник съежился и осел, точно пустой мешок.

– Ни к чему вы это, отец мой, – проговорил Матье. – Я ведь и сам бы справился.

– Не сомневаюсь. Однако лучше было это сделать мне. Если бы проучили его вы, он бы вам так или иначе отомстил. А для таких скотов одним выстрелом из аркебузы больше, одним меньше – не имеет значения.

– Вы правильно сделали, – сказал цирюльник. – Мне уже столько раз хотелось его пристукнуть. Но я человек старый – куда мне… Надеюсь только, что вы его не убили.

Цирюльник встал и перевернул стражника; тот что-то заворчал, попытался было сесть, но тут же свалился, бормоча ругательства.

– Сейчас вылью на него горшок воды, – сказал цирюльник, – живо придет в чувство. Только уж яриться будет – не дай бог.

– Погодите, – прервал его иезуит. – А это животное умеет читать?

– Говорит, что умеет. Правда, я не верю.

– Я тоже сомневаюсь. Все они одинаковы. Тогда, – продолжал отец Буасси, подмигнув Матье, – если хотите, чтоб он оставил нас в покое, сразим его письменным приказом. – И, достав из кармана бумагу, он протянул ее цирюльнику и добавил: – Взгляните, это – пропускной лист, который выдал нам мэр, чтобы мы могли выехать из города. Когда забулдыга придет в себя, вы сделаете вид, будто читаете бумагу. И скажете ему, что это моя верительная грамота, которая дает мне здесь неограниченную власть. А потом предложите ему самому ознакомиться с бумагой.

Цирюльник колебался. Он пробежал глазами пропускной лист, потом прочел еще раз – уже внимательнее. Его согбенное высохшее тело, казалось, с трудом держало на плечах слишком большую голову, которую колпак делал еще больше и будто оттягивал вперед. Маленькие серые глазки глядели опасливо и то и дело перебегали с бумаги на стражника, наконец они остановились на священнике.