– Покуда мы в лесу, – сказал Матье, – с пути мы не собьемся, знаешь, сдается мне, что впотьмах пробираться не стоит. Тут ямы глубокие, под снегом их не видать, как раз и перевернуться можно.

Покидав снег, Матье остановился.

– Надо бы, может, и дальше расчистить, но, думаю, на дорогу я их теперь выведу. А ты пойдешь вперед и будешь светить.

Пьер говорил «да» на все, что предлагал или приказывал Матье. Парень словно свалил с плеч тяжкую ношу ответственности. И пока они запрягали цугом троих лошадей, он сказал Матье:

– Не знаю, чего ради ты за нами пошел. Ежели бы я тебя днем увидал, я б точно подумал, что ты – сам дьявол, а теперь я скорей бы сказал, что ты – господь бог.

– Помолчал бы, – сказал возница. – Не говори о таких вещах, нечего зло кликать, оно и так завсегда тут как тут… Дай-ка мне кнут. И, главным делом, свети получше, чтоб не пришлось останавливаться.

Он щелкнул кнутом и с какой-то неуемной радостью в голосе крикнул:

– Пошли! Но-о!.. Н-но-о, красавицы!

Три лошади легко сдвинули оба фургона, и они покатились по просеке, которую уже начинало снова заметать. Так же, без заминки, вошли лошади в полосу более глубокого снега. Он приглушил стук копыт, но и заставил животных сбавить шаг, как только в него погрузились колеса фургонов.

– Пошли! Нн-о, красавицы!

Матье кричал, щелкая кнутом по воздуху.

Пьер шел впереди, высоко поднимая ноги и держа фонарь в вытянутой руке, чтобы освещать обе стороны дороги. Он шагал по самой середине, как велел ему Матье, которому оставалось лишь следить, чтобы лошади шли по следу. Не отпуская уздечки, возница продолжал щелкать кнутом и ободряюще покрикивать. Звуки эти словно заставляли отступать лес.

Однако же лес был здесь, – он стоял по обе стороны дороги, но был различим, лишь когда сноп света вырывал из темноты нижние, трепавшиеся на ветру ветви. Правда, куда больше ветер качал верхушки деревьев. Казалось, все небо безостановочно неслось им наперерез, все опрокидывая, швыряя пригоршни снега.

Они шагали, согнувшись, втянув голову в плечи, повернувшись всем телом направо, чтобы хоть немного укрыться от порывов ветра. Приглушенно стучали колеса, цокот копыт был едва слышен. А когда замолкал кнут, когда Матье уставал кричать, лишь скрипели бока повозок да хлопала парусина. И тогда чудилось, будто в вышине тоже несутся повозки, груженные сухим лесом, они подскакивают на каменистой дороге, а иногда странно, со свистом скользят. Безбрежная ночь открыла перед ними свои таинственные, ведомые только бурям пути.

Внезапно Пьер замедлил шаг, и Матье понял, что он наткнулся на яму. Бросив поводья, он щелкнул кнутом, чтобы лошади не останавливались, и кинулся вперед.

– Давай-ка сюда фонарь… – крикнул он. – А сам иди к лошадям. Держи… держи кнут-то. И смотри, чтоб они шли по моему следу.

Подмена совершилась мгновенно, и Матье немного ускорил шаг, чтобы оторваться от упряжки. Дорога сворачивала влево, и какое-то время метель била им в лицо. Несколько раз Матье приходилось прикрывать фонарь плащом, чтобы пламя не потухло. Правда, поворот этот не дал ему сбиться с дороги. Вскоре будет поворот направо, когда ветер – в спину, но немного дальше он снова задует прямо в морду лошадям, и дорога начнет подниматься. Подъем будет недолгий, зато довольно крутой. И если они сдюжат, считай, они почти у цели.

Снег падал все более густой, и слой его на земле становился все толще. В некоторых местах он достигал двух футов, так что идти было неимоверно трудно. Матье чувствовал, как по спине у него сбегают струйки пота, и думал о лошадях. Они, верно, тоже вспотели.