— Ха, — сказал я. — Можете не продолжать. Эту особь я знаю: ему усики под сионистский шнобель и вылитый Adolf Hitler.

— Вы с ума сошли, — занервничал Павлов. — Что вы такое говорите? А если нас подслушивают?..

— Ну и что? — был спокоен я. — Если эта гнидная рыжь сумела поджаться под юбчонку имиджмекера.

— Нет, вы… вы на голову… ещё хуже, чем… — и мой собеседник кинулся прочь от меня, точно от прокаженного; халдей он так и не понял, что от судьбы, как и от себя…

Так-так, Ванечка, родной мой порнограф, сказал я себе, ситуация с одной стороны проясняется, а с другой завязывается в смертельный узелок. Если в подобных игрищах принимают участие самые высокопоставленные персоны, то дело для многих простых граждан закончится тихим погостом. Насколько мне известно, сейчас стоимость «заказа» на ликвидацию рядового болтливого свидетеля всего пять кусков «зеленых», то есть пять тысяч долларов. Копейки для тех, кто мечтает о чистоте экономического эксперимента. Надеюсь, жизнь папарацци оценена выше? Я всегда старался быть вне толпы и даже теперь предпочитаю стоять в стороне.

Между тем, надо было возвращаться к коллективу, который толкался у автомобилей для разъезда в мирскую и опасную жизнь. Оставаться в этом заповеднике у меня тоже не было никакого резона и я поспешил на асфальтированный пятачок. Дог Ванечка кружил у «нашего» лимузина, готовясь к десантированию. Специалисты говорили на своей научной тарабарщине. Господин Степанов с плохо скрываемым испугом косился в мою сторону, боясь, видимо, что я снова буду вслух откровенничать о своих метких физиогномических наблюдениях. Александра держала себя спокойно и даже подобие улыбки перекашивало её губы. Не знаю, как бы я себя вел на её месте после такого зрелища, где смешались все времена и народности. Мужественная девочка, но то, что преследует определенную цель, нет никаких сомнений. По отношению ко мне, Лопухину. В противном случае, я бы здесь не путался, как пес под ногами исследователей души человеческой.

И не ошибся: возвращались в город дружной компанией, сидящей на заднем сидении: Александра, я и Ванечка. Спецстекло отделяло нас от водителя, и была прекрасная возможность обсуждать все проблемы.

— Спасибо, милая моя, — сказал я. — Зрелище не для слабонервных. Самому можно того… — и покрутил пальцем у виска.

— Это тебе, Ванечка, не грозит, — усмехнулась. — Таким лбом гвозди нужно забивать.

— Это намек, что я тупой, — обиделся.

— Это намек, что ты ещё тупее, — рассмеялась и обрадовала меня дальновидной мыслей, что меня исправит только могила.

О могиле пришлось говорить подробнее. По мнению Александры, я её начал рыть сам себе, когда согласился выполнять работу папарацци. Ну и что, не понимал я, профессии всякие нужны и важны. Кстати, родная, ты не брала, прости, карточки; помнишь, мы их рассматривали и смеялись? Этот вопрос был задан, что называется, без задней, пардон, мысли. И ожидался естественный ответ: нет, милый, на хрена они мне? И что же услышал?

— Да, эти фото и негатив взяла я, — проговорила девушка с невозмутимым видом, будто всего-навсего забрала из-под кактуса чайник. Мой.

Я потерял дар речи. Всегда думал, что так говорят для красивого слова. Ничего подобного, господа. Язык у меня отнялся, точно его секвистировали. Ёхмочки мои, что же это делается, спросил я самого себя. И не получил ответа. Но мудацкое выражение лица моего уморило девушку, она засмеялась, и была тоже искренняя в своих чувствах:

— Ванечка, что с тобой?

— З-з-зачем? — клацал зубами.

— Что?

— З-з-зачем?

— Что?

— Дур-р-ра! — наконец прорвало меня, как коллектор под Тверской.