|
Пани Мария подняла крест. Пани Амелия впилась взглядом во Фридерика и умерла. ЧАСТЬ ВТОРАЯ 8 Фридерик поднялся с колен и вышел на середину комнаты. – Склонитесь перед ней! – воскликнул он. – Воздайте ей почести! – Он взял из вазона розу и бросил ее перед диваном, после чего протянул руку к Вацлаву. – Ее душа достойна ангельских хоров! Нам же остается только склонить голову! Эти слова, не говоря уже о жестах, показались бы театральными, скажи их любой из нас, он же хлестнул нас ими властно, как король, которому позволительна патетика, для которого существует иная естественность, возвышающаяся над обыденной, король – властелин и законодатель! Вацлав, покоренный властностью этой патетики, встал с колен и горячо пожал ему руку. Казалось, что целью этого вмешательства Фридерика было завуалирование всех тех странных двусмысленностей, которые приглушили блеск смерти, и возвращение ей должного величия. Он сделал несколько шагов влево, затем вправо – будто заметался среди нас – и оказался рядом с лежащим (парнем). – На колени! – приказал он. – На колени! Этот приказ, с одной стороны, был естественным продолжением предыдущего приказа; но, с другой стороны, оказался бестактностью, так как обращен был к раненому, который не мог двигать-ся; и эта бестактность еще более усугубилась, когда Вацлав, Ипполит и Кароль, запуганные его авто-ритетом, бросились к (парню), чтобы поставить его в требуемую позицию. Да, это уж было слиш-ком! Когда же руки Кароля охватили (парня) за плечи, Фридерик потерялся, затих и погас. Я был ошеломлен и измучен… столько впечатлений… но я уже знал его… и понимал, что он вновь затеял какую-то игру с нами и с самим собой… в напряжении от близости мертвого тела Фри-дерик совершал какую-то работу, проводил акцию, цель которой была скрыта в его сознании. Все это делалось умышленно, хотя, возможно, умысел не был осознан им самим, возможно, следовало бы сказать, что ему известна была лишь преамбула к замыслу, – но я бы удивился, если бы дело тут было в воздаянии почестей Амелии, нет, речь шла о подключении к нам того, лежащего, во всем его скабрезном и компрометирующем значении, об «выуживании» его, выпячивании и «увязывании» с Геней и Каролем. Однако какая же связь могла возникнуть между ними? Конечно, эта золотистая дикость подходила нашей паре уже хотя бы потому, что тоже была шестнадцатилетней, но, кроме этого, я не видел между ними ничего общего, и, думаю, Фридерик тоже не видел, а действовал всле-пую, руководствуясь таким же, как у меня, смутным ощущением, что он, тот лежащий, усиливает их, демонизирует… Именно поэтому Фридерик прокладывал дорогу к ним ему, лежащему. Только на следующий день (заполненный приготовлениями к похоронам) я узнал подробности рокового происшествия – которое оказалось в высшей степени запутанным, странным, ненормаль-ным. Восстановление фактов было делом нелегким, осталось много безнадежных пробелов – тем бо-лее что единственные свидетели, тот самый Юзек, Юзек Скужак, и старая кухарка Валерия, терялись в хаосе своего темного, беспомощного рассудка. Все указывало на то, что пани Амелия, войдя в бу-фетную, услышала какой-то шорох на лестнице, ведущей в кухню, и натолкнулась там на этого Юзе-ка, который прокрался в дом, чтобы что-нибудь стянуть. Услышав ее шаги, он бросился в первые по-павшиеся двери и оказался в комнате кухарки, разбудив спавшую крепким сном Валерию, которая зажгла спичку. Дальнейший ход событий известен прежде всего из ее бессвязного рассказа. – Как я зажгла спичку, да как увидела, что кто-то стоит, так вся и занемела, даже двинуться не могла, а спичка у меня в пальцах догорела, вона, весь палец сожжен. А пани помещица против него стоит, у дверей, и тоже ни с места. Спичка-то у меня погасла. Ничего не видать было, окно ставнями закрыто, я лежу, смотрю, ничего не видать, темно, хоть бы половица скрипнула, ничего и ничего, будто их и нету, я лежу, только на Господа Бога и надеюсь, и ничего, тихо, ну, смотрю я на пол, а там уголек спички светится, но все одно ничего не освещает, ничего и ничего, хоть бы кто вздохнул, а то ничего. |
