Она снова сложила письмо, убрала его в шкатулку и открыла гардероб, чтобы выбрать платье, подходящее для ленча, где разговоры будут менее легкомысленными, чем обычно. Муж Сесилии Лэнгтон был епископом и поощрял стремление своей жены делать добрые дела, так что она со спокойным сердцем погрузилась в это занятие. Сесилия прославилась тем, что не признавала «нет» в качестве ответа, вынуждая своих светских знакомых расставаться с деньгами, временем и силами.

Аурелия выбрала серое шелковое платье и коричневую бархатную накидку, отороченную серым мехом. Достаточно серьезно, решила она, но, несомненно, элегантно. Наряд не раз подвергался переделкам, и она была уверена, что никто, кроме ближайших подруг, не узнает его в теперешнем виде.

У Аурелии были совершенно прямые волосы, и ей пришлось прибегнуть к помощи Эстер и горячих щипцов, чтобы завить их по моде в мелкие кудряшки.

— Чудесно. Спасибо, дорогая. — Аурелия взяла заячью лапку, чтобы слегка подрумянить щеки.

— Вы наденете маленькую бархатную шляпку, мэм? Ту, коричневую?

— Да, это как раз то, что нужно. — Аурелия взяла шляпку и пристроила ее на кудряшки. Шляпка с дымкой вуали прекрасно смотрелась на ее светлых волосах. Аурелия придирчиво посмотрела на себя в зеркало и слегка улыбнулась, признаваясь себе в тщеславии.

Взяв перчатки и ридикюль, Аурелия вышла из дома. До Ганновер-сквер, где жил епископ, она пройдется пешком, тут недалеко. На улице немного потеплело. Бледное солнце иногда проглядывало на небе, если позволяли облака. На площади было пусто, и Аурелия решила прогуляться по парку до Холлс-стрит.

Она вошла в прохладный сырой парк через невысокие железные ворота. Нарциссы уже цвели вовсю, у форзиции наливались почки. После зимних дождей трава была яркого зеленого цвета, а воздух напоен чудесным влажным ароматом земли. Вокруг стояло ощущение свежести, начала перемен, и Аурелия ускорила шаг, снова почувствовав прилив энергии.

Аурелия шла по посыпанной ровной дорожке между кустами бирючины, перемежавшимися макрокарпой. Она зубами стянула с руки перчатку, отломила веточку макрокарпы и потерла ее между пальцами. Лимонный аромат кипарисового масла вернул ее в детство, к высоким живым изгородям, окружавшим дом, где она выросла.

И этот же аромат вызвал живое воспоминание о Фредерике. Он сделал ей предложение в знойный день, в тени живой изгороди из кустов макрокарпы, и Аурелия тогда сделала то же самое, что сейчас, — растерла веточку и глубоко вдохнула запах кипарисового масла. В тот день она ощутила такое счастье, такую полноту жизни — и чувство абсолютной надежности лежавшего перед ней будущего. И сейчас, вдыхая лимонный аромат, она думала — а испытывал ли Фредерик то же самое тем ярким летним днем? Может быть, его чувства были вовсе не такими глубокими и сильными, как ее, а она просто не позволила себе этого увидеть.

Слегка вздохнув, Аурелия бросила веточку, надела перчатку и пошла дальше по дорожке, но стоило ей выйти на покрытую травой площадку в центре парка, как ее охватило странное чувство. Волосы на затылке словно встали дыбом, а кожа на голове зачесалась. Аурелия остановилась и оглянулась. Никого не видно. Но здесь кто-то есть, она точно знала. Это знала ее кожа.

Аурелия замерла, стоя на дорожке и прислушиваясь к ободряющему уличному шуму буквально в нескольких ярдах от нее, по ту сторону железного ограждения. Чего можно бояться в центре Лондона ясным утром? Но тишина в парке казалась неестественной. Даже птицы молчали. Сзади послышался какой-то шорох. Аурелия подскочила и оглянулась. Это просто белка, роется в земле под большим дубом, и больше ничего.

Аурелия неуверенно позвала:

— Кто здесь?

Никто не ответил. Она быстро пошла в сторону улицы, к пешеходам и экипажам. Ей казалось, что у нее оголена спина, словно на ней нарисована мишень.