— Ну и что? — скажет мой интеллигентный соотечественник. — Кто же пьет водку с утра?

Отвечу ему: некоторые английские дамы. Если быть точной до конца, то они делают это с утра и без закуски. But it is certainly not too formal.

— Мы фермеры, — так представили себя англичанки нам, русским (возможно, бандитам!) при первой встрече, в такси. Оно с трудом прокладывало себе путь в снегу московских улиц, которые тогда никто не чистил. Слава Лужкова и лужи густого рассола на мостовых были впереди. Москва еще не успела “похорошеть”.

— We breed horses , - уточнили новые знакомые, чтобы не вовсе погрешить перед истиной, но надеясь (и не без оснований!), что русские бандиты не знают, какие это фермеры разводят лошадей в Британии. И мы не знали, хотя бандитами не были. Но все равно не совсем поверили в фермерство, хотя дамы были в видавших виды дубленых курточках и потертых вельветовых штанах.

В Москве так одевались только студентки и молодые научные сотрудницы задолго до “перестройки”. Вспоминаю, как наш заведующий кафедрой, известнейший профессор и прекрасный лингвист, на кандидатском экзамене велел моему коллеге, бородатому и не совсем равнодушному ко мне аспиранту, проанализировать фразу "Я влюблен в эти плисовыештаны". Да, и я носила тогда вельветовые джинсы. Боже, как давно это было!

Курточки англичанок были им коротковаты, и лоснящиеся рукава не скрывали колец. От тех исходили странные иглистые сверкания. Слово “фермеры” как-то не подходило. Но нам тогда было все равно — только бы довезти “иностранцев” до Ленгор, показать собак и поскорее освободиться: нужно было срочно заканчивать и сдавать сборник о собаках же — наш первый совместный коммерческий продукт. Боюсь, что его качество не слишком отличалось от свойств первых кооперативных швейных изделий: идеи высокие, цели ниже, материал и вовсе никуда.

Энн, совсем старушка, храбро проникла сквозь щель между двух погнутых прутьев ограды Ботанического сада МГУ. Сейчас, сидя на бархатном диване перед камином в голубой гостиной Мэй, я вижу эту сцену на фотографии в альбоме, озаглавленном “First Russian Travel” . Под фото надпись: “Ann passing through thе Russian Gate” .

Легендарный Тарик, укротитель зверей и молодых университетских девиц — специалисток по поведению крупных хищных (львов и тигров, волков и медведей), знаток борзых и хозяин питомника, чинно подал Энн свою мощную руку, по толщине не уступавшую туловищу питона Каа, и легко снял гостью с забора на снег. То же было проделано с Мэй. Как всегда, Тарик нуждался в помощи питомнику — кормить собак было совершенно нечем. Надежды, рожденные появлением заморских гостей, побудили его к подробному рассказу о своих любимцах.

Собаки были действительно классные, но постоянно почесывались, что Тарик пытался скрыть, отвлекая их дикими криками, принятыми в среде русских борзятников. В вагончике, обыкновенно служившем убежищем щенным сукам и молодняку, подали чай (сам Тарик проводил свои ночи на столе в домике исследователей-ботаников). Англичанки не колеблясь приняли из рук хозяина облупленные кружки с кипятком, даже не покосившись на черные Тариковы ногти.

К чаю подошли самые отважные тараканы. За беседой о борзых и лошадях к окнам вагончика подступила темнота. Встреча закончилась. Никто из нас, русских, и не подозревал, что англичанки решили: началась дружба.

Мы-то постарались поскорей выкинуть из головы это событие как совершенно никчемное с финансовой точки зрения (“фермеры” спокойно и умело избегали деловых и денежных тем). Так и забыли бы о “буржуях”, если бы спустя две недели после их отъезда из почтового ящика мне в руки не упал твердый серый конверт. Оттуда красочным глянцевым потоком хлынули фотографии, которые я сперва приняла за открытки.