|
Когда же, наконец, заменили на пожизненное, я подумал: так лучше. И снова ошибся - стало еще хуже. Я думал: сколько можно так жить - десять, пятнадцать, может, тридцать лет, - человек способен долго прожить. Но разве это означает, что я не хотел жить? Тоже нет. Как видишь, трудно мне угодить. Я привык, но не мог привыкнуть к тому, что привык. (Пауза.) Как по-твоему, о чем я думал все эти пятнадцать лет. Об идеалах? О Конституции Третьего мая? О Польше от моря до моря? Ну, возможно, в самом начале, может, те первые два года. А потом? Ну, угадай. И ты думаешь, я себе нравился? Целый год просидел я вместе с одним таким, ну, неполитическим, он говорил, что признает только одну партию, ППП. Да ты знаешь - попить, поесть и еще то, третье. Я был готов убить его. А сам о чем думал? Разве я лучше был?
БАРТОДИЙ. Может, все же лучше? АНАТОЛЬ. Да что ты можешь об этом знать, ты - со своей женой в небольшом домике и, конечно, с садиком. Какие сны могли тебе сниться. БАРТОДИЙ. Не такие, как тебе. АНАТОЛЬ. Вот именно, что не такие. БАРТОДИЙ. Но тоже не лучше. Если ты думаешь, что я спал спокойно... АНАТОЛЬ. ...То не ошибаюсь. Эти твои угрызения политической совести... Политическая совесть, а что это такое? Да мне просто смешно. БАРТОДИЙ. Не только политическая. АНАТОЛЬ. Какая же еще? Ты всегда был только политическим, так уж устроена твоя голова, одна только голова без живота. И без потрохов. БАРТОДИЙ. Не только политическая. АНАТОЛЬ. Абстракция! БАРТОДИЙ. Были и потроха. И есть. АНАТОЛЬ. А-а, перестань морочить голову. БАРТОДИЙ. Это я донес на тебя. АНАТОЛЬ. Что? БАРТОДИЙ. Я написал донос. Знал, чем ты занимался, и донес. Тот смертный приговор, те два года в камере перед расстрелом и те пятнадцать все это было из-за меня. Пауза. АНАТОЛЬ. Зачем ты мне это говоришь? БАРТОДИЙ. Я всегда хотел тебе об этом сказать. АНАТОЛЬ. Нет, не всегда. БАРТОДИЙ. Хорошо, пусть не сразу, но вскоре... АНАТОЛЬ. Как - вскоре? БАРТОДИЙ. Уже немного спустя... АНАТОЛЬ. Сколько - немного? БАРТОДИЙ. Ну, через несколько лет. АНАТОЛЬ. Сколько лет? БАРТОДИЙ. Два, три... АНАТОЛЬ. Четыре? А может - пять, а если точно - семь? Когда иметь совесть уже разрешалось? И даже полагалось? БАРТОДИЙ. Ну, ладно, не сразу, но раньше, чем ты думаешь. Не такой уж я баран. Сам начал понимать, что происходит. АНАТОЛЬ. Ага, значит, сперва начал понимать, а уж потом вспомнил обо мне. А до того полагал, что ты в порядке. Совесть с поздним зажиганием. БАРТОДИЙ. Анатоль, мне трудно все это тебе объяснить. Я и сам не знаю, что раньше произошло - изменились мои убеждения, или появился твой призрак. Изменил ли я убеждения из-за призрака, или твой призрак появился потому, что я сменил убеждения. Мне в этом никогда уже не разобраться. Честное слово. АНАТОЛЬ. Возможно. БАРТОДИЙ. И потому я не знаю, как тебе все это объяснить. АНАТОЛЬ. А разве я тебя прошу? БАРТОДИЙ. Но мне хотелось бы тебе объяснить. АНАТОЛЬ. Да меня это не интересует! БАРТОДИЙ. Тебя не интересует, почему я... АНАТОЛЬ. Да ни капли! Почему ты так поступил - твое дело. Я спрашиваю только об одном: почему ты говоришь мне об этом - сейчас. Сегодня. В данный момент. Мне лично. БАРТОДИЙ. Я даже специально приехал. АНАТОЛЬ. Час от часу не легче. Тогда мне тем более интересно. БАРТОДИЙ. Потому что я хочу, чтобы ты знал. АНАТОЛЬ. Вот именно! Почему, почему ты хочешь, чтобы я знал. БАРТОДИЙ. Я хочу, чтобы ты меня судил. Пауза. АНАТОЛЬ. Ну, хорошо. Предположим, я буду тебя судить. Ты ведь, наверное, не надеешься, что суд будет к тебе снисходителен. БАРТОДИЙ. Не надеюсь, и не это для меня важно. АНАТОЛЬ. |
