— Вот и ладно… Давайте я его надену.

Пауза.

— Давайте, Анечка. Давайте старый передник.

Я взял Машку, усадил ее в коляску — и гулять. Был час прогулки. Потому что, как ни парадоксально, оставить женщин на кухне — это самое правильное и самое примиряющее. Вечер был тепл, я возил Машку вокруг дома и тихо надеялся, что женщин сплотит коллективный труд.

Так и оказалось.

— …Ты всегда клади в салат больше помидоров, — учила Вера.

— Мне казалось, огурец ароматнее.

— Конечно, ароматнее. Но он сушит салат. А для запаха, поверь мне, достаточно одного-единственного огурчика.

В плане внекухонном они общались тоже легко и столь же легко. (Вера делала свое дело.)

— Он злобный, Анечка, — объясняла она. — Он злобный и злопамятный тип.

— А я-то думала: Старохатов!.. Такое имя. Такая популярность!

— Анечка, он обирает, он грабит ребят.

— Но, может быть, он дает вашим ребятам какие-то очень ценные советы?

— Может быть. Но за свои советы пусть берет вот эту бутылку коньяка. Пусть берет коньяк, пусть берет торт. Пусть берет красивые часы. Если уж не может не брать.

И после паузы сказала, помешивая ложкой в салатнице:

— Но пусть не берет у них половину денег. — И пояснила: — Ты, Анечка, знаешь ли, сколько стоит сценарий? Нет?.. Я тебе скажу: вместе с потиражными это примерно десять тысяч.

— Новыми? — Аня ахнула. Мою молоденькую жену, мыкавшуюся в небольшой лаборатории завода, цифра с таким количеством нулей могла сбить с ног. Тут пасовали и не такие, как она. Тут надо быть хорошо закаленным. Но Аня лишь ахнула, она даже слюны не сглотнула, — простая душа.

— Новыми, Анечка… десять тысяч новыми — и половину их Старохатов забирает себе.

Я вставил:

— Это пока твое предположение.

— Ах, перестань!

— Ты, Вера, забегаешь сильно вперед.

— А вот съезди к Коле Оконникову и сам убедишься, забегаю я вперед или не забегаю.

И тут случился цирк — маленькое представление. Аня вдруг вздохнула. Горько так вздохнула и сказала:

— Я-то думаю, почему у нас кино становится все хуже и хуже. Совсем вырождается… А ведь это, наверное, потому, что в кино делаются такие вот дела.

— Ну конечно.

И Вера подмигнула мне. Дескать, не мешай.

— Оказывается, вот почему в кино такая невыносимая скучища.

— Именно поэтому!

— И если Игорь поможет вывести его на чистую воду, то заодно и фильмы станут получше.

— Ну конечно, Анечка. Именно так и будет — вот увидишь!

И Вера опять подмигнула. Дескать, твоя жена девочка еще молоденькая. И не разубеждай ее. Ты же видишь, как отлично с ней можно ладить.

Они сделали салат, разжарили котлеты и теперь готовили стол. Разговор продолжался. И скоро уже не осталось сомнений, что наше кино здорово шагнет вперед, как только я поймаю Старохатова за руку, — Аня и Вера говорили и об этом совершенно искренне. Даже радостно. Даже немножко взахлеб. Вера (если не считать тех двух подмаргиваний мне) очень серьезно, солидно и как-то даже ласково объясняла моей жене, что Добро должно бороться со Злом, а хорошие люди — с плохими.

Вот именно. Без пережима и воочию Вера показала мне, что двадцать четыре — это детскость, пушок, наив и что Вера и я, как старые друзья, можем общаться спокойно и без трений. И даже обмана в этом не будет: обман не нужен. Я-то боялся, что Аня поинтересуется прошлым, — я говорил ей, что в беде мой старый друг и что надо помочь человеку.