Не успел я убрать руку от медного дверного кольца, как дверь открылась внутрь. Передо мной стоял мистер Уоткин, его голова с молочно-белыми глазами быстро двигалась из стороны в сторону.

— Что вам угодно? — спросил он.

Я заговорил не сразу, мне было любопытно — обнаружит ли меня старик, как и в прошлый раз, по запаху.

Мне уже показалось, что я застиг его врасплох, но он едва слышно потянул носом воздух и сказал:

— А, мистер Пьямбо, вы сделали правильный выбор, сэр. Прошу вас входите — не стойте под дождем.

Я не сказал ни слова, не желая признавать свое поражение.

Он провел меня в прихожую перед холлом и попросил подождать здесь, пока он известит хозяйку о моем приходе. К моему удивлению, над диваном на стене передо мной висел подлинный Саботт. Я сразу же узнал эту работу — я тоже участвовал в ее создании, будучи учеником Саботта. Называлась картина «В море» и являла собой портрет мистера Джонатана Монлаша, знаменитого морского капитана семидесятых годов, питавшего изрядное пристрастие к прелестям гашиша. Когда эта работа была закончена, мне не исполнилось и двадцати, но я до сих пор помнил задор старого моряка и его неизменное чувство юморa. Если память мне не изменяла, то я написал некоторых из демонов, скачущих в безумном хороводе вокруг длиннолицей головы героя. По настоянию Мунлаша Саботт изобразил его с мундштуком от кальяна в губах. Хотя и переданные с помощью пигментной краски, струйки серо-синего дыма, вырывающиеся из уголка его рта, были такими воздушными, что казалось, будто они клубятся и тянутся вверх. Я потряс головой, точно при встрече с давно потерянным другом, понимая, что теперь эта работа, видимо, стоит целое состояние. Портрет так отвлек меня от всего остального, что я забыл, где нахожусь, и не заметил возвращения Уоткина.

— Пожалуйте сюда, мистер Пьямбо, — объявил он.

— А где ваш фиолетовый костюм, Уоткин? — спросил я, следуя за ним из прихожей по темному коридору.

— Фиолетовый? Не припоминаю у себя фиолетового костюма. Может, вы имеете в виду красновато-коричневый?

Он провел меня через роскошно декорированную столовую с хрустальными люстрами, отражения которых сверкали в зеркально-матовой поверхности длинного стола. Стены были увешаны картинами; я узнавал их — это были подлинные работы известных художников, старых мастеров, а также моих современников. Мы миновали кабинет с книжными стеллажами от пола до потолка, заполненными фолиантами в кожаных переплетах, а потом прошли по коридору, отделанному ароматическим кедром, явно привезенным из Ливана.

Наконец мы оказались в комнате в тыльной стороне дома. Мой проводник открыл передо мной дверь и отошел в сторону, делая приглашающий жест рукой. Входя, я вдруг с удивлением подумал о том, что Уоткин провел меня по уставленным мебелью комнатами и ни разу не споткнулся. Он, насколько мне помнилось, даже не прикасался пальцами к стене, чтобы не потерять ориентации.

Я оказался один в большой, практически пустой комнате. Здесь не было никаких украшений и почти отсутствовала мебель. Потолки имели высоту не меньше пятнадцати футов, а на обеих боковых стенах располагались по два арочных окна. С левой стороны открывался вид на сад с поникшими розами — лишь несколько бледно-желтых лепестков еще цеплялись к стеблям.