В наших, теперь случающихся столь редко, объятиях я искала не удовольствие, ведь тогда я и понятия не имела, что оно вообще было возможно, а лишь утешения и какого никакого общества, да и то скорее для себя. В какие то моменты я и вовсе жила иллюзией, будто его нужно завоевать именно мне, но затем, как правило, наступал рассвет, и всё возвращалось на свои обычные места. Когда мы переехали в новый дом, между нами исчезла даже мнимая близость, потому что расстояние между двумя кроватями оказалось гораздо шире и стало более отталкивающим, нежели бурные воды местных рек. И всё же, время от времени, когда я просыпалась, крича от того, что меня преследуют дети в чёрных пижамах, до сих пор живущие в моих снах, он вставал, подходил и крепко меня обнимал до тех пор, пока я окончательно не успокаивалась. Пожалуй, это и были наши единственные случайные встречи. Ночные кошмары столь сильно его тревожили, что тот даже полагал, будто со временем они могут привести к слабоумию. Вот почему любимый своевременно раздобыл флакончик с опиумом и иногда растворял несколько его капель в апельсиновом ликёре, чтобы помочь мне заснуть в окружении счастливых сновидений. За исключением общих с остальными членами семьи дел, мы с Диего проводили наедине крайне мало времени. Он часто отправлялся в поход до Патагонии, пересекая по пути горную цепь, или же просто шёл в деревню покупать нам различную еду. Порой этот человек где то пропадал по два три дня без всяких объяснений, и тогда, вечно воображая себе какой нибудь несчастный случай, меня охватывала сильная тревога. Видя такое состояние, меня обычно успокаивал Эдуардо тем аргументом, что его брат всегда таковым и был – отшельником, выросшим среди величия первозданной природы и с малых лет привыкшим к огромным пространствам. Ещё он пояснял, что у Диего душа бродяги и, если бы тот не родился в тесных и сжимающих каждого узах нашей семьи, то, возможно, стал бы моряком. Мы женаты вот уже как год, а я по прежнему чувствую себя ущербной. Ведь я не только не способна подарить ему сына, не удалось мне и заинтересовать собой дорогого сердцу человека, а уж про влюблённость друг в друга тут лучше вообще умолчать: моей женственности явно недоставало чего то существенного. Я полагала, что мужчина выбрал меня лишь потому, что пришла пора жениться, да и давление со стороны родителей обязывало молодого человека искать невесту. Я же была первой, а, возможно, и единственной, кто на ту пору появился у него на горизонте.

Диего меня не любил. Это я знала с самого начала, однако ж, поддерживаемая храбростью первой любви и прожив на свете только девятнадцать лет, подобное отнюдь не казалось мне каким то непреодолимым препятствием. Я верила, что могу соблазнить мужчину, проявив настойчивость и пустив в ход присущую мне добродетель и женское кокетство, как о том написано в романтических историях. Терзаемая тревогой в попытках выяснить, чего же именно не хватает мне самой, я тратила кучу времени на то, чтобы наконец таки сделать достойный автопортрет. Какие то из них изображали меня перед большим зеркалом, что я переместила в собственную мастерскую, на других снимках я запечатлена стоящей прямо перед фотоаппаратом. Я сделала невообразимое множество фотографий: на одних снялась в одежде, а на других полностью обнажённой, я внимательно смотрела на себя со всех углов и сторон, и единственное, что я отчётливо там видела, было практически неосознанное чувство грусти.

Со своего инвалидного кресла донья Эльвира наблюдала за жизнью собственной семьи, не упуская ни малейшей детали. Со временем женщина всё поняла как про продолжительные отсутствия Диего, так и причину моего отчаяния – она просто обдумала то и другое вместе и пришла к кое каким выводам. Её тактичность и характерная чилийкам привычка не говорить окружающим о своих чувствах мешали женщине прямо подойти к уже существующей проблеме. Хотя за то многое время, проведённое как вместе, так и по отдельности, между нами возникло чуть ли не родственное чувство, и мы стали друг для друга практически матерью и дочерью.