Во вторую среду ноября, как впрочем, и каждый день, Тао Чьен отправился за своей внучкой Лай Минг в чайный салон своей супруги, располагавшейся на Площади собрания. По вечерам девочка оставалась с бабушкой Элизой до тех пор, пока чжун и не заканчивал свою работу в консультации и не отпускал последнего пациента, после чего неизменно шёл её забирать. До дома нужно было пройти всего лишь семь куадр, однако Тао Чьен взял себе за правило обходить две главные улицы Чайна тауна именно в это время, когда как раз в магазинах зажигались бумажные фонарики, а люди заканчивали работать и отправлялись прикупить продукты к ужину. Он шёл за руку со своей внучкой прямо через рынок, где на прилавках лежали горами привезённые с противоположного берега моря экзотические фрукты и отливающие блеском и висящие каждая на своём крючке утки. Там же имелись и разные виды грибов, насекомых, даров моря и такое разнообразие животных и растений, которое, пожалуй, больше нигде нельзя было увидеть собственными глазами. Поскольку никто не располагал временем готовить пищу у себя дома, Тао Чьену приходилось тщательно выбирать блюда к ежедневному ужину, впрочем, всегда практически одни и те же, потому что Лай Минг в отношении еды была девочкой очень разборчивой. Дедушка пытался всячески её искушать, давая пробовать по кусочку нежнейшие блюда кантонской кухни, которые продавались в уличных ларьках, однако, в конченом счёте, они всегда шли друг другу на уступки и, в основном, сходились на немногих вариантах лапши быстрого приготовления и свиных рёбрах.

В этот день Тао Чьен впервые надел новый костюм, сшитый лучшим китайским портным в городе, который производил одежду лишь для самых элегантных мужчин. Он одевался на американский манер вот уже много лет, хотя только получив гражданство, Тао Чьен всячески старался придать своему виду изящество и изысканность в знак уважения к своей второй родине. Этот человек смотрелся потрясающе в своём идеально тёмном костюме, подходящей к нему рубашкой и с галстуком пластрон, а также в пальто английского сукна, шляпе цилиндре и перчатках из шевро цвета слоновой кости. Вид маленькой Лай Минг полностью отличался от наряда на западный манер её деда. На девочке были тёплые брюки и шёлковый стёганый пиджак в отливающих блеском жёлто голубых тонах. Вся одежда выглядела настолько объёмной, что, в целом, Лай Минг двигалась, точно медведь. Заплетённые в тугую косу волосы украшала чёрная вышитая шапочка, какие были тогда в моде во всём Гонконге. Оба привлекали внимание окружающей разношёрстной толпы, в своём большинстве состоящей из мужчин, одетых в обычные брюки и чёрные туники и столь похожих друг на друга, что всё китайское население, казалось, облачено в одинаковую форму. Люди то и дело останавливались, чтобы поприветствовать чжун и, ведь если они и не были его пациентами, по крайней мере, знали специалиста в лицо и по имени. Торговцы на рынке, чтобы хоть как то удостоиться расположения известного человека, неизменно ласково обращались и с его внучкой, предлагая той небольшие подарки: то светящегося жука в небольшой деревянной клетке, то бумажный веер, а то и какие нибудь сладости.

С наступлением сумерек в Чайна тауне приходила пора и весёлой атмосфере с несмолкаемым шумом от переходящих в крик разговоров, различных торгов и зазываний продавцов. Здесь сильно пахло фритангой, различными приправами, рыбой и мусором, потому как всяческие отбросы зачастую скапливались прямо посреди улицы. Дед с внучкой гуляли по павильонам, в которых обычно делали свои покупки, беседовали с группой мужчин, играющих в маджонг сидя на тротуаре.