«Эх, может, зря не отправил? Может, стоило рискнуть? Жгут деньги руки», — подумал Рычагов, когда Тамара остановилась рядом с ним.

Если бы это происходило раньше, всего какую-нибудь неделю назад, то женщина непременно обняла бы Рычагова за шею, поцеловала бы в ухо. Но этого не случилось. Рычагов ждал, затем резко повернулся и сказал:

— Гав!

Тамара вздрогнула от неожиданности.

— От Лютера научился? — наконец-то нашлась она и рассмеялась.

— Устал я что-то, — он потер виски и махнул рукой, — к черту работу! Давай сварим кофе…

— Нет, не придется тебе, Геннадий Федорович, пить кофе.

— А что такое?

— Плохо стало больному из пятой палаты, я поэтому и прибежала.

— А мне что, по-твоему, хорошо?

Подобное услышать Тамара не ожидала. Слишком странным в последнее время стал доктор Рычагов. Если бы раньше ему кто-то сказал, что его пациенту стало плохо, упало давление или подскочило, то он тут же бегом бросился бы в палату и собственноручно принялся бы все изучать, делать назначения. А сейчас Рычагов остался абсолютно спокойным, почти безучастным.

— И что ты предлагаешь — бежать и спасать? — наконец спросил он у своей ассистентки.

— Тебе не жалко работы, которую ты в него вложил?

— Я столько вкладываю в них работы, а люди все равно умирают.

— Ты же сам говорил, Геннадий, что ты не Господь Бог.

— В отделении есть и без меня кому заниматься больными. Он же не один?

— Конечно, готовят к операции.

— Когда начнут, я зайду в операционную. Только предупреди, пожалуйста, чтобы анестезиолог был внимателен, и посмотри, трезвый ли он.

— Трезвый, — сказала Тамара.

— Ну тогда я спокоен. А трезвый он потому, что бедный, — со злостью сказал Рычагов.

— А может, потому что честный?

— Честный? — выпалил Геннадий Федорович. — Он-то честный? Да он, если увидит кошелек, выпавший из кармана старухи, тут же его подхватит и сделает это так артистично, как может сделать только фокусник. А ты говоришь о какой-то его честности! Нет здесь, Тамара, честных людей.

— А ты? — спросила женщина, глядя прямо в глаза Геннадию Федоровичу.

— Я устал быть честным.

— Даже со мной? — спросила Тамара.

— И с тобой тоже, — безучастно промолвил Рычагов.

Тамара резко развернулась. Рычагов посмотрел ей вслед, на красивые бедра, на тонкую талию, на длинные ноги.

"Опять она ходит на шпильках.., и холода не боится в этой чертовой больнице, в этой чертовой медвежьей норе. Почему я сейчас с ней поругался, зачем обидел?

Кто-кто, а она мне ничего плохого не сделала. Ай, ладно, — тут же успокоил себя доктор, — со старой жизнью надо порывать. Не стану же я брать ее с собой, я ей предложил, она отказалась. У нее здесь дела, родители, вот пусть с ними и остается. А я уеду. К черту. Весь этот снег, все эти елки-палки, всех этих больных, пенсионеров, инвалидов, бандитов, преступников, милицию…

Надоело!"

Рычагов открыл сейф, взял бутылку с коньяком, уже открытую, и, даже не налив в рюмку, сделал несколько глотков из горлышка, пожевал лимонную дольку с засохшей коркой и отправился в операционную. Он пришел, как всегда, вовремя.

— Чо тут случилось?

Ему уступили место, и он принялся быстро отдавать распоряжения Тамаре, словно бы ничего между ними не произошло, орудовал скальпелем. Его движения были точны, но делал он операцию безо всякой любви к пациенту, не щадя его, так, как зубной врач выдергивает больной зуб у своего же коллеги, пытаясь ему этим досадить, заставить немного помучиться.