Не знаю, через сколько времени была сыграна минная атака, и я выбежал наверх. Но оказалось зря, японские миноносцы обгоняли нас на расстоянии мили в три и не выказывали намеренья нападать. Несколько раз выстрелили по ним из 6" пушки, но конечно за дальностью расстояния не попали. Рявкнула даже наша кормовая башня,что было явно излишне. За японскими миноносцами на север шло еще несколько крейсеров с которыми мы также обменялись безрезультатными залпами. Затем неожиданно "Сисой", "Петропавловск" и примкнувшие к нам "Громобой" и "Баян" повернули на юг, там слышались выстрелы наших и неприятельских броненосцев. Мы, как могли спешили им помочь, но наша помощь не потребовалось, враг отвернул раньше.

Дальше картина неожиданно изменилась: крейсера наши в одной кильватерной колонне оказались идущими на север, а броненосцы опять шли на северо-восток, причем, мало-помалу, стали уходить от "Сисоя", и "Петропавловска", державшихся вместе и не могущих держать хода более 8 узлов. Особенно отставал "Сисой", у которого дифферент на нос стал таким, что вода доходила почти до верха форштевня. Ухтомский со своими судами мало-помалу стал уходить вперед; темнота наступала более и более, и, наконец, Ухтомский окончательно перестал быть видным. По-моему, все это происходило в продолжение не более двух часов, и хотя я временами и уходил вниз к своим динамо и турбинам, - однако все-же хорошо запомнил картину.

С наступлением темноты мы оказались одни с "Петропавловском" и догнавшим нас "Рюриком". Все огни были скрыты, закрыто все освещение до жилой палубы. Так как атаки пока не было, то я большей частью был уже внизу. То у своих машин, то в верхнем офицерском отделении, где собрались почти все офицеры около наших пострадавших докторов. Сидели, тихо разговаривали о минувшем дне, о нашем положении, курили и ели корибиф прямо руками из коробок. Команда тоже сидела группами, кроме людей у оставшихся исправных пушек, а именно: кормовой башни, 2-х 47 миллиметровых пушек на спардеке, 2-х 75 миллиметровых в верхней батарее, - по одной с борта, и одной шестидюймовой пушки левого борта. Ее ворочали вручную четыре человека с большим трудом. Были люди и у кормового пулемета, хотя его полезность при минной атаке была весьма сомнительна. Но за отсутствием гербовой… Команде тоже выдали ящики с корибифом, и она ела их, запивая водой с красным вином. На всякий случай я приказал двум моим доверенным квартирмейстерам втащить в погреб мин заграждения два зарядных отделения мин Уайтхеда, в которые вставил фитильные запалы. Затем погреб заперли. Это я сделал на случай, если понадобится ночью выбрасываться на берег и уничтожать корабль.

Пошел на мостик и узнал там от старшего штурмана лейтенанта Бурачека, что идем на север, и так как компасы в боевой рубке не действуют (а ходовая вместе с мостиком была исковеркана полностью), то правим по Полярной звезде. Узнал также, что мы в темноте оторвались от "Петропавловска" с "Рюриком" и идем совсем одни. На спардеке собралась большая часть офицеров; все говорили, чтобы хоть луна-то поскорей взошла, по крайней мере, миноносцы не осмелятся атаковать, будучи видными издали; я оспаривал это мнение и желал продолжения темноты. Плохо слыша своими поврежденными ушами, я злился, что говорят слишком тихо и что меня не понимают с первого слова, так как почти все оглохли еще в дневном бою.

В это время сыграли водяную тревогу. Оказалось, что поступает вода в румпельное отделение. Я побежал вниз в кормовое отделение, чтобы пробраться к люку в рулевое отделение, и там встретил старшего офицера, спускавшегося вниз. Из рулевого отделения кто-то крикнул, что "румпельное отделение затоплено, но в рулевом еще воды нет; правим на ручном штурвале с большим трудом". Так как в рулевое отделение, кроме старшего офицера, полезли трюмный механик с трюмными и минный механик, то я остался в кормовом отделении и начал готовить нашу последнюю кормовую турбину.