— Тебе этого недостаточно? — помедлив, спросил он. Его голос был ровным и спокойным, словно он обсуждал цену на хлеб, а не свое будущее.

Она покачала головой; ее медные волосы блестели в розовом свете, отбрасываемом умирающим огнем.

— Нет.

— Отлично. Если это не то, что ты хочешь… — Он оставил остальное недосказанным, поднялся с постели и стал одеваться.

Ганна молча наблюдала за ним, ее сердце тонуло, словно камень в воде. Силой воли она придала своему лицу гримасу покорности, удерживая глаза сухими, а рот от слов, которые она все равно не смогла бы произнести. Все это должно было кончиться именно так. Без обязательств и обещаний с его стороны она не видела их дальнейшей жизни.

— Что ты собираешься делать? — бросил он ей, когда был одет и застегивал патронташ. — Останешься в этом городе и выйдешь замуж за своего проповедника?

Удивленная своим спокойствием, она произнесла:

— Нет, думаю, что в конце концов я поеду в Сент-Луис.

— Кто-нибудь умрет и оставит тебе наследство? Или ты думаешь, что твой проповедник оплатит тебе дорогу?

Она рассердилась, ее глаза горели, став голубыми, когда она посмотрела на него:

— Нет, и он совсем не мой проповедник. Мы расселили детей и получили деньги, продав лошадей. Пастор Аллен принес их мне сегодня вечером.

— Как трогательно! — Крид пересек комнату и пошел к своему макинтошу. — А Эрику Рамсону еще не нашлось места. Я разговаривал сегодня с ним у магазина…

— Нет, потому что мы считали не правильным разделить их с Иви, — она такая хрупкая и робкая. Но пастор Аллен знает семью в Вала-Вала, и первая идущая туда повозка…

— Ты прикрываешься детьми. Хорошо. Ты все обдумала, Ганна? Все, кроме того, куда ты на самом деле хочешь себя втиснуть. Думала ли ты о том, чем собираешься заниматься через двадцать лет? Ты будешь все такой же классной дамой, цитирующей стихи из Библии, и наблюдать со стороны за жизнью других?

Его глаза, полные ярости и выражения чего-то ей непонятного, встретились с ее. Если бы на этом месте стоял не Крид, а кто-то другой, или если бы она не знала, что он не способен заботиться пи о ком, кроме себя, то подумала бы, что это сострадание. Но следующие слова отбросили все ее иллюзии.

— Делай, как я, Ганна, бери от жизни все, что лезет в руки, и не беспокойся ни о ком, кроме себя, потому что, естественно, другие никогда не позаботятся о тебе.

— Прекрасная философия жизни, если ты собака или любое другое животное, питающееся падалью, Браттон, но, к сожалению, она не слишком подходит для людей.

— Мне подходит, — был короткий ответ.

— Так ли? — улыбнулась Ганна, заглушая боль в сердце. — Ты не можешь так говорить…

Выпрямившись, Крид напялил свою мокрую шляпу и рывком открыл дверь. Эхо от захлопнувшейся двери долго еще звенело в маленьком и чужом для нее доме.

«Посмотри, Ганна, как просто потерять чувствительность, если тебя часто бьют, и достаточно сильно», — подумала она.

Часть II

Как небо в высоте и земля в глубине…

1

В сарае мужчины приглушенными голосами обсуждали свои планы, словно боясь, что даже стены имеют уши. Это было грязное помещение, заваленное соломой и освещаемое лишь тусклым светом мерцавшей лампы.

— Я считаю, что надо сделать так, — сказал один из них, рисуя прутом на земле свой план. — Забрав несколько пассажиров, фургон отправится из «Сердца стрелы».