«Капитально тут строят, – одобрил командор. – Это тебе не избы из бревен. С такого моста я стартовал бы без опаски даже на десантном боте. И речка солидная!»

    «Это еще верхнее течение, – пояснил Тревельян, вспоминая карту. – Река тянется на север, в Этланд и Манкану, а на юг течет до самого моря Аса. Там разлив будет километров десять».

    «Амазонка!» – буркнул командор и смолк.

    Повернувшись спиной к мосту, реке и кораблям, Тревельян разглядел двухэтажное строение в местном стиле, с галереями и башенкой, что высилось на фоне цветущего сада. Вероятно, то была обитель Братства, и, подойдя ближе, он понял, что не ошибся – над гостеприимно распахнутой дверью висело изображение лютни. Тревельян вошел и оказался в просторном длинном помещении, разделенном надвое аркой: в одной половине – низкий стол с подушками для сидения, очаг, над которым жарилась птица с добрую индейку, полки с посудой и кухонной утварью; в другой – фолианты и свитки пергамента в огромном шкафу, стойка с мечами и копьями, флейты и лютня на стене и большой инструмент, похожий на арфу. В дальнем конце – лестница, ведущая наверх. В окна с распахнутыми ставнями вливался аромат цветов и зелени, от очага тянуло вкусным запахом жаркого.

    – Похоже, я попал куда надо, а главное – вовремя, – пробормотал Тревельян, опуская свой мешок на пол. От очага к нему уже торопился невысокий старичок в широченном халате, носатый, бровастый и беловолосый, как большинство людей в этом городе.

    – Моя кровь – твоя кровь, – сказал он на восточном диалекте. – Хорошо, что ты пришел. Мы скоротаем вечер вчетвером – ты, я, Хурлиулум и эта птица, уже совсем готовая.

    Приветствие в Братстве было иным, нежели у людей обычных, подчеркивающим сакральный смысл крови, в которой, как полагали на Осиере, обитает душа. Тревельян ответил старику теми же словами, добавив, что его зовут Тен-Урхи и что он прибыл из Бенгода и направляется в Этланд.

    – А я – Шуттарн, дарующий кров в этой обители и мастер игры на флейте. Хурлиулум сейчас подойдет. Он пастух, наставник сыновей нашего владыки.

    В неофициальной табели о рангах пастух и дарующий кров стояли выше рапсода. Пастухи, насколько было известно Тревельяну, были бродячими философами и учителями, а учить могли чему угодно, от математики и грамоты до танцев. В дарующие шли пожилые братья, уже неспособные странствовать, но умудренные опытом и годами; считалось, что дарующий кров – глава над всеми членами Братства, которые пребывают в данном городе. Кроме этих почетных званий, были, разумеется, ученики, и были мудрецы, называемые, если использовать земные аналогии, магистрами. Их насчитывалось не более сотни на весь континент.

    Неслышно ступая, вошел гибкий, тонкий человек с рыжими волосами и пронзительным взглядом серых глаз. Пастух, как и подсказывало его имя, принадлежал к западной расе и появился на свет на другом краю материка, где-нибудь в Запроливье или на берегах Мерцающего моря. Тревельян приветствовал его на языке Удзени и по довольной улыбке Хурлиулума понял, что не ошибся.

    Они сели к столу. Птица, которую Тревельян в жареном виде не смог опознать, была великолепна, а свежие лепешки, овощи и кисловатый напиток создавали ей достойный фон.