– Ещё какой, – я не стал спорить. – Вставай уже, пойдём остальных спасать.

Остальных мы нашли на позициях. Винокур свернулся калачиком на дне окопа. Ему, видимо, в силу большего расстояния, досталось меньше. По крайней мере, когда мы подошли, он самостоятельно открыл глаза и сдавленным голосом выдал длиннющую матерную тираду, смысл которой сводился к тому, что Железяка – старый мудак, гораздый загребать жар чужими руками, который нас кинул под молотки, ничего не объяснив. Тут он, надо сказать, был несправедлив, поскольку Решетов как раз всё объяснил, умолчав, разве что, о масштабе проблемы, а на риск мы пошли осознанно, ради своих корыстных интересов.

Немой пострадал чуть сильнее, поскольку дальнобойность его оружия предполагала меньшую дистанцию боя. Он тоже с трудом пришёл в себя, а глаза были такие же красные, как у Башкина. Правда он, в отличие от Винокура, своё состояние никак не комментировал.

Коростин тоже оклемался сам, выслушал мой короткий доклад и, удовлетворённо кивнув, стал отряхиваться от грязи, куда упал после пси удара. Меньше всех пострадала Марина, но она и находилась далеко, с головой всё было в порядке, а последствия удара свелись к кратковременной потере сознания и ссадине на щеке, которую она получила при падении с дерева. Девушка, как ни странно, придя в себя, первым делом поинтересовалась сохранностью оптики на винтовке, мол, дядя Ефим мне её под честное слово дал, а я… Такое отношение к оружию было, безусловно, похвальным.

В итоге, мы впятером собрались у трупа Пасечника, Башкин тут же занялся осмотром, а мы совещались, как быть дальше.

– После такого с Железяки причитается, – заявил Коростин.

– Ещё как, – хрипло отозвался Винокур. – За такое полцарства отдать надо.

– Нам вообще, что от него требуется? – уточнил я. – Ну, кроме артефактов.

– Денег точно возьмём, – сказал Винокур. – Не двадцать, но по тысяче на рыло точно.

– Деньги – это хорошо, – согласился инженер, – но основной бонус тут – политическое влияние.

Немой, не имея возможности переспросить, уставился на него непонимающим взглядом.

– Ну, смотрите, – начал объяснять инженер, – на юго запад отсюда лежали земли, куда зайти могли только военные и только большими силами. Те, кто там правил, или напрямую служили Пасечнику, или признавали его старшинство и платили дань. Говорят, он при желании мог выставить целую армию в тысячу стволов, да ещё с техникой и тяжёлым оружием. В ближайшие пару месяцев следует ожидать дележа власти, но человека с таким авторитетом и способностями больше нет, а потому всё вернётся к тому, что было.

– Каждый да держит вотчину свою, – пробубнил учёный, продолжая осматривать труп.

– Типа того, – согласился Коростин. – Стало быть, места эти снова станут относительно мирными, что даёт возможность путешествий вглубь диких территорий.

– Буду рад, если мне расскажут, куда и зачем ещё нужно ехать, – сообщил ему я.

– Чуть позже объясню, тем более что я пока не всё знаю, – он поглядел на учёного, который расстёгивал рубашку на мёртвом. – Ты его вскрывать собрался?

– Что? Нет, вскрывать необходимости нет, а вот… – он распахнул рубашку на трупе, – посмотрите сами.

На груди у мёртвого Пасечника, как раз напротив сердца, располагался странный знак. Татуировка или клеймо. Две полосы наискосок, снизу полумесяц, а сверху ветка неизвестного растения. И всё это вписано в восьмиконечную звезду.

– И что это значит? – спросил Винокур.

– Есть информация из мутных источников, – Башкин даже голос понизил, – источники очень мутные, подтверждения нет, но кое что указывает…

– Короче! – оборвал его я.