– Вообще‑то я не должен тебе ничего рассказывать, – сказал он, прищурив глаза. – Но так и быть. Дивлян сидел на полу, у окна. Рожа и тулово у него иссохлись. А глаза такие... – Замята сам вытаращил глаза и передернул плечами. – Будто пред тем, как кончиться, увидел лешего и его лешиху, да от страха и помер!

– Значит, он чего‑то испугался?

Замята хмыкнул и угрюмо обронил:

– Испугался? Да не дай Белобог увидеть то, что увидел перед смертью Дивлян.

Глеб потер пальцами щеку.

– Дивлян был ходоком, – задумчиво проговорил он. – А напугать ходока – это надо здорово постараться. Скажи‑ка, дознаватель, вещи в комнате были целы?

Замята небрежно махнул рукой:

– Да какие там вещи. Пустой мешок да соломы клок.

– Все было на местах, ничего не перевернуто и не сломано?

– Да нет... – Замята снова потянулся за кувшином, но гость накрыл кувшин ладонью и сурово проговорил:

– После выпьешь. Говори дальше.

– Да чего говорить‑то? – воскликнул с досадой Замята.

– Были там какие‑нибудь странности?

Замята усмехнулся:

– Кроме того, что Дивлян весь иссохся?

– Да, кроме этого.

– Ну... Кой‑какие были.

Глаза Глеба блеснули:

– Какие?

Замята вздохнул и, поморщившись, проговорил:

– Да рот у твоего Дивляна был весь изгажен.

– Это как? – не понял Глеб.

– Да так. На губах какая‑то пакость, навроде черной слизи. А рот и глотка – пропеченные, будто он перед смертью горячих углей наглотался.

– Гм... – Глеб сдвинул брови и побарабанил пальцами по столу. Затем бросил на дознавателя быстрый взгляд из‑под насупленных бровей и коротко спросил: – Дивляна не вскрывали?

– Чего? – не понял Замята.

– Живот ему не взрезывали?

Дознаватель недоуменно захлопал глазами.

– Это зачем же?

– Ты сам говорил про горячие угли. Может, его и впрямь пытали?

Замята прищурил глаза:

– Чудной ты, Первоход. Я еще не спятил, чтоб покойников потрошить.

Глеб досадливо поморщился.

– Ладно, забудь. А что насчет ран, синяков и царапин?

– Насчет синяков? – Дознаватель на секунду задумался, потом покачал головой и сказал: – Нет, ничего такого не было.

– Уверен?

– К гадалке не ходи.

Глеб кивнул, похмурил немного лоб, размышляя, и продолжил допрос:

– Ответь мне на другой вопрос: зачем Дивлян ходил в Гиблое место?

Замята пожал плечами:

– Кто ж его знает. Он мне не докладывал.

– Но слухи‑то ведь какие‑то ходили? Может, купцы в кружале что‑нибудь рассказывали?

Лицо Замяты помрачнело.

– Ничего не знаю, – отрезал он. – Пойди да расспроси самого Баву Прибытка.

– А ты сам не расспрашивал?

Замята ухмыльнулся.

– Его расспросишь. Мне, слышь, пока жить‑то не надоело. У Бавы Прибытка охоронцы – сплошь степняки да горцы. Срежут голову с плеч и прозвище не спросят.

Глеб приподнял от удивления брови.

– Что я слышу? Княжий дознаватель боится людишек купца?

– «Людишек», – с горечью повторил Замята. – Бава своим «людишкам» платит серебром, а не медью. За такой куш дикари будут сражаться, даже если разрубишь их на куски.

– А как же князь допускает?

Замята невесело усмехнулся.

– Не допустишь тут. Князь Егра еще не оправился после войны с Голядью. Казна пуста, и расти ей не с чего – бурую пыль в Гиблом месте больше не добывают.