Миро сердито ответил: «Не волнуйся». Он не хотел, чтобы Арткин или кто-либо ещё обеспечивал его женщинами. Он был не из тех, кто ходит в театр, чтобы рассматривать в бинокль излишне легко одетых дам. Он ненавидел Таймс-Сквер в Нью-Йорке, где всё было дёшево и громко. Ему нужно было подождать. Но, подождать чего? Когда среднее арифметическое расставит всё по своим местам. Он знал, что он умрёт раньше, чем ему стукнет двадцать или двадцать один. Его брат умер в семнадцать, во время их очередной акции в Детройте.
Девушка прошла мимо, исчезнув из поля зрения, и Миро почувствовал себя отвергнутым. Он покраснел, отвернулся от окна и в утешении дотронулся до пистолета.
- Автобус приближается, - прошептал Арткин.
Миро услышал неторопливый скрип тормозов автобуса, останавливающегося в дальнем конце улицы. Он изогнул шею, чтобы через запотевшее ветровое стекло увидеть оранжевый кузов в сотне ярдов от них. Он взглянул на часы. На пустой дороге за городом они смогли бы догнать этот автобус за семь минут, и затем через пятнадцать минут они были бы уже на мосту: «Пятнадцать плюс семь равняется двадцать два. Ещё три минуты нужно было бы отнести на случай всяких неожиданностей, («Запас карман не тянет», - как уже не раз повторил Арткин) и в ближайшие двадцать пять минут, я совершу своё первое убийство. По моей воле умрет человек».
Но водитель оказался не мужчиной.
Когда они поднялись в автобус, то за баранкой сидела девушка. Блондинка – стройная, в великолепном жёлтом свитере. Длинные волосы цвета соломы; нет, не соломы – мёда, сиропа.
Миро поднялся за Арткиным в салон после того, как Стролл обогнал автобус, снизил скорость и вынудил его остановиться. Арткин, Антибэ и Миро выбрались из фургона, когда в это время Стролл оставался за рулём. Антибэ легко взломал дверь, открыв её ломиком, и вернулся в фургон. Арткин и Миро поднялись на борт. Захват занял несколько секунд, без особого протеста детей или девушки-водителя. Увидев их, она оцепенела, раскрыв от удивления рот и глаза, которым она явно не верила. Миро присел рядом с ней, чтобы не слишком бросаться в глаза проезжающим мимо по шоссе, в то время как Арткин двигался по проходу, громко приветствуя детей: «Привет…сегодня замечательный день… какая симпатичная маленькая девочка… ты любишь леденцы, шоколад…?» - при этом он внимательно наблюдал за всеми проезжающими мимо машинами. Он говорил детям красивые слова, льстил им, в этом деле он был мастером, превосходным актером. Миро позавидовал ему, оставаясь рядом с девушкой. И вдруг она заметила в руке у Миро пистолет. На её лице отразилось отвращение, словно она увидела что-то непристойное. И вдруг её охватил испуг, или даже, что-то ещё страшнее. Ужас. Она поэтапно прошла то, что Миро наблюдал уже не раз: отвращение, испуг и, наконец, ужас.
Арткин вернулся на переднюю площадку салона автобуса и поднял с пола коричневый бакалейный пакет, оставленный им у входа. В пакете были шоколадные леденцы, завёрнутые в фольгу.
- Каждый получит по леденцу, все любят леденцы? - красочно произнёс он.
Миро коснулся руки Арткина. Арткин остановился. Миро заметил, как у Арткина на горле запульсировали вены. Его лучше было бы не трогать.
Миро привстал:
- Кажется, ты говорил, что водитель должен быть мужчиной, - он прошептал, но гораздо резче, чем хотел.
- А это, вообще, не твоя забота, - членораздельно проговорил Арткин, выталкивая из себя слова. Он стал продвигаться по проходу, раздавая леденцы в протянутые руки. За день до того в леденцы шприцем был введён транквилизатор, достаточно сильный наркотик, чтобы на какое-то время сделать детей тихими, пассивными и послушными. «Как ещё», - сказал Арткин. - «Мы сможем удержать автобус, переполненный детьми?» В большом количестве имелся шоколад и другие сладости, заправленные наркотиками. |