Как, например, этот его взгляд. Она не была польщена его взглядом, его интересом. Она сопротивлялась его вниманию, претворяясь, что не замечает его, не желает знать, не желает, чтобы он знал то, что знает она, не желает отвечать на его вопросы. Всё же маленькая тусклая надежда расцветала в ней снова. Это была дурацкая надежда? Её эмоции теперь качались на качелях: вверх, вниз, вверх, вниз.
Она оглянулась, чтобы увидеть, как Миро быстро отвернулся. Но не вовремя. Она знала, тем не менее, что она не сможет полагаться на него, что он и видел, наблюдая за ней. Она могла положиться на ключ. И на что же ещё? На саму себя.
Затянувшийся день был в разгаре, нарастающая жара разогревала заклеенные лентой окна, а на крышу автобуса словно легла гигантская горячая рука. Вертолеты прилетали и улетали, принося с собой рёв двигателей и вибрацию моста, трепеща и унося всё это с собой в никуда. Кет уже знала, как часто они сюда прилетают. Каждые пятнадцать минут. Иногда могла завыть сирена, наполняя воздух тревогой: что-то не так, что-то неправильно. Иногда до её слуха доносились отдаленные крики, и Кет прижималась нетерпеливыми глазами к разрезам в окнах, но ничего там не видела: никакой активности, неподвижный и густой лес. Всё же вертолеты и сирены напоминали о том, что кто-то здесь есть, и кто-то за ними наблюдает. Но что они могут сделать, пока здесь в руках у захватчиков будут дети?
Арткин иногда поднимался в автобус, чтобы что-то сказать Миро, проверить окна, чтобы безразличными глазами посмотреть на детей и на неё, будто он пересчитывал проданные ему яйца. Он снова раздавал детям напичканные наркотиками конфеты, и Кет снова вяло ему возражала, осознавая, что её сопротивление было бесполезным. Однажды, Арткин предложил шоколадку ей.
- А ты не хочешь расслабиться, как дети? - сказал он. Мягкости его голоса она больше не доверяла. Она видела его танец с Кевином Макманном над его головой.
Она закачала головой.
- Время полетит быстрее, - сказал он.
Она почти соблазнилась. Но снова закачала головой:
- Нет.
Он смотрел мимо неё, и Кет обернулась, чтобы увидеть то, что он заметил. Глаза Раймонда были открыты и смотрели на них. Его ясные глаза.
- Здравствуйте, молодой человек, - сказал Арткин, подойдя к ребенку. - Вы выглядите вполне бодро. Вам что – не спится?
Раймонд метнул взгляд на Кет.
- Тебе не нравятся леденцы?
Раймонд снова посмотрел на Кет, спрашивая её глазами. Арткин поймал этот взгляд.
- Возьми один, - сказал Арткин. Подбородок Раймонда задрожал.
- Как тебя зовут, мальчик?
- Раймонд, - сказал он шепотом. Его глаза округлились ещё сильней, когда он встретился ими с Арткиным.
«О, Раймонд», - подумала Кет. - «Бедный ребёнок. Бери леденец и ешь его, не пытайся быть храбрым, сон отдалит от тебя весь этот кошмар». Бесполезно и глупо рассчитывать на помощь пятилетнего ребенка. Но в тоже время он был и жалкой её надеждой. Ей так была нужна надежда, какой бы жалкой она не была.
- Ты любишь конфеты, Раймонд? - снова спросил Арткин обманчиво мягким голосом, который будет часто преследовать в её ночных кошмарах.
- Мама говорит, что это вредно для моих зубов, - смело сказал Раймонд свом старческим голосом.
- Но это - особый случай, Раймонд. Ты сможешь хорошо почистить зубы, когда придёшь домой, и у тебя не будет никаких дырок от конфет.
Снова, Раймонд посмотрел на неё.
И Кет сказала:
- Возьми леденец, Раймонд.
Глаза Раймонда налились слезами, когда его рука протянулась к Арткину, и раскрылась дрожащая ладонь. Он плакал, потому что он не хотел леденцов, или потому что Кет позволила ему сдаться, стала на стороне плохих парней? Ей самой понадобилось усилие, чтобы сдержать свои собственные слезы. |