— Снова взял на время? — тихо спросил Костас, не сводя с друга глаз. — Скользкая это дорожка, Джек! Не успеешь оглянуться, превратишься в банального охотника за сокровищами. Я всегда боялся, что ты переступишь черту.

Джек улыбнулся ему, однако не сказал ни слова, рассматривая лица на монетах. Ему нужно было еще раз увидеть их, еще раз дотронуться, прежде чем открыть сумку и рассказать то, чего с нетерпением ждали друзья. Монета в левой руке — тетрадрахма Ирода Агриппы. Хелена с Еревой нашли ее в приделе под храмом Гроба Господня. Портрет почти стерся. Но все же можно разглядеть квадратный подбородок, бычью шею — образ скорее воина, а не мыслителя! — и большие мечтательные глаза. Его идеализировали на Востоке. Только называли иначе. Геркулес или Александр, но никак не Ирод Агриппа. На голове надет лавровый венок, который обычно изображали только на монетах римских императоров. На второй монете тоже красовался лавровый венок. Так и положено. Ведь в правой руке Джек держал сестерций Клавдия, который археологи обнаружили в Геркулануме. Джек представил императора за столом на вилле. Он будто бы склонил голову, работая вместе с Нарциссом и Плинием над «Историей Британии». А потом Джек увидел его стоящим у гробницы Боудикки в Лондоне. Густые волосы, высокий лоб, глубоко посаженные, задумчивые глаза и скривленный рот. Джек смотрел не на Клавдия Калеку, не на Клавдия Слабоумного, а на императора Клавдия в расцвете сил, построившего акведуки и гавани, установившего Римский мир и проложившего тропинку к христианскому западу, на которую последователям суждено было ступить лишь века спустя. С обеих монет на Джека смотрели мужчины, достигшие больших высот в жизни, о которых, наверное, и не мечтали в молодости, когда вместе пришли на побережье Галилейского моря в 23 году. Ирод Агриппа, принц Востока, и Клавдий, божественный.

— Интересно, чувствовали ли они, что приближается мрак? — прошептала Хелена.

— Что ты имеешь в виду? — удивился Костас.

Джек отложил монеты, а потом достал из сумки сверток.

— Ирод Агриппа родился в одной из самых влиятельных, но непрочных семей на Востоке, а вырос в Риме. Он знал все о переменчивой натуре власти. Клавдий тоже понимал это. Он ведь, ко всему прочему, был еще и историком. Уже в 23 году он заметил зерна упадка в правлении Тиберия. Тот, кого они встретили здесь — рыбак из Назарета, — жил спокойной тихой жизнью в Галилее вдали от текущих исторических событий, но он знал, что ждет мир в будущем. Клавдий поехал в Британию, чтобы спрятать свое сокровище, и сделал он это, чтобы манускрипт пережил потрясения, которые, он чувствовал, скоро начнутся в Риме. Эверет отправился в Иерусалим в 1917 году с той же целью. Его мир погряз во мраке, оказавшись на пороге апокалипсиса, который даже не мог вообразить Клавдий. И Эверет, и Клавдий знали, что переменчивые ветра истории могут навсегда унести их сокровище, а куда — неизвестно.

Джек развернул пузырчатую пленку, которой был защищен сверток, и достал небольшой каменный цилиндр. Среди собравшихся пронесся восторженный шепот. Хелена и Морган одновременно сложили ладони вместе, словно для молитвы.

— Откроешь? — Джек передал цилиндр Хелене.

Перекрестившись, Хелена приняла его из рук Джека. А потом медленно повернула крышку. Засохшая черная смола, которой запечатали цилиндр, легко сломалась. Хелена вернула сокровище Джеку, и он открыл его до конца. Все столпились вокруг: Мария с Джереми сели на колени, а Костас с Морганом заглядывали через плечо Джека. Друзья ахнули чуть ли не хором, когда увидели, что было внутри. Свиток, обвернутый вокруг деревянного стержня, потемневший от времени, но, к счастью, неповрежденный.

— Цилиндр оказался воздухонепроницаемым! Слава Богу! — Джек осторожно взялся за край свитка двумя пальцами.