— Может, нам как-то вернуться назад? — жалобно предложил Илья, зажимая свободной ладонью одно ухо. — По мне лучше мертвецы и гигантские окуни, чем это!

— Подумаешь, фигуристы! — с наигранным небрежением отозвался Валерий. Роман взглянул на Сергея, и тот покачал головой. В его глазах было напряжение хищника, повстречавшего кого-то не менее опасного, чем он сам.

— Это туллары, — сказал Безяев, пристально глядя на темный клинок, словно тот его успокаивал. — Персонажи Ленкиной повести «Дети зимних лун». Они замораживают кровь своих жертв и делают из нее статуи, а фрагменты тел используют, как… ну вроде пазла. Это у них такое развлечение… когда они, конечно, сыты. А резать любят по живому… Не смотрите, как они танцуют, и не слушайте их музыку, а то сойдете с ума. Именно этим они и завлекают — это хуже, чем напевы сирен. И в них ни в коем случае нельзя делать дырки — у них вместо крови что-то типа жидкого азота… насколько я помню.

— Замечательно! — мрачно буркнул Валерий. — Из огня да жопой на…

— В том конце комнаты дверь! — перебил его Роман, старательно удушавший неодолимое желание повернуться. Это было не то очаровательно-похотливое, тянувшее некогда к Иллайон — это было гораздо хуже. — И она даже приоткрыта. Если мы пройдем мимо…

— Как? — поинтересовался Сергей, весь как-то сгорбившись и болезненно морщась — судя по всему, ему тоже отчаянно хотелось повернуть голову. — Не смотреть еще ладно, но не слушать?.. Уши руками зажимать? А отмахиваться чем?!

— Они никогда не нападают сами, — сообщил Илья, стаскивая безрукавку. — До тех пор, пока вы не подойдете к ним, не захотите оказаться среди них… Если просто пойдем мимо, они не тронут.

Рита внезапно ойкнула и чуть не уронила свое оружие — металлическая рукоятка уже охладилась до такой степени, что почти обжигала кожу. Валерий перебрасывал свое мачете из ладони в ладонь, Роман делал то же самое.

— Разрежь, — попросил Илья, держа безрукавку, и Валерий быстрым движением располосовал ее снизу доверху. Сергей снял рубашку, разодрал ее на две половины и протянул Рите и Роману, после чего, усмехнувшись, постучал пальцами по деревянной рукояти своей секиры, расстегнул брючный ремень и начал вытаскивать его из шлевок.

— На всякий пожарный, — он кивнул на обрывки рубашки. — Нельзя знать наверняка, в какой момент зажимать уши, а в какой — отмахиваться.

— Какая у меня была хорошая жизнь! — с легкой грустью прошелестел Валерий, пристраивая мачете за ремень. — Выезжал на вызовы, бумажки писал, ловил всякую шушеру… Совещания, комиссии, валы бытовой мокрухи… Господи, звучит, как сладкий сон! Пытались меня шлепнуть пару раз, но никто никогда не пытался меня съесть. Когда все это кончится, я намерен жутко напиться!

— Я тоже, — отозвался Роман, отчаянно гоня от себя волны зовущей мелодии. — Думаю, по окончании мы все жутко напьемся. И чего-нибудь поломаем.

— Вначале давайте комнату перейдем, — заметил Безяев. — Только зажимать уши… не знаю, поможет ли? У Одиссея был воск, а у нас ничего нет…

— Да и ты не Одиссей, — Роман сделал шаг, проверяя, как ходится с мечом за ремнем.