Так или иначе, игра в этот вечер расстроилась. Мы, естественно, целовались, но выпитые ею две капли притупили в ней любовное желание. Она пообещала мне встретиться на следующий вечер и ушла.

На другой день получилось так, что оба негодяя запили еще с утра в таверне. Мы с Юлией спустились на берег. Купались, шалили, а к обеду владелец «Сан-Тома» прислал нам со своим слугой корзинку с жареной рыбой и бутылкой вина. Мы пообедали — почти с таким же удовольствием, с каким некогда обедали на Олимпе боги.

Вечером мы снова поднялись ко мне наверх, и так как я все время поглядывал украдкой на ее пальцы, то заметил, что она сдвинула жука с пластинки перстня прямо над моей рюмкой с коньяком. Я выпил, распростерся на полу, дважды брыкнул ногой и затих, изображая покойника. И тогда произошло самое удивительное. Она начала плакать, кричать, рвать на себе волосы и проклинать все на свете так, как это умеют делать только южанки. Но это было не все. Она повалилась на пол рядом со мной, то есть рядом с моим «трупом», уткнулась лицом в мою грудь и неудержимо зарыдала.

Мне все это становилось уже невыносимо, но в последний момент, когда терпение мое иссякало, в комнату ворвался «боксер» Карло. Он схватил Юлию под мышки и поставил ее на ноги, а она начала кричать ему в лицо, что он убийца, мошенник, бандит. Карло, похоже, был не из терпеливых кавалеров — он размахнулся и влепил ей такую пощечину, что она отлетела в сторону, свалилась на пол и в свою очередь замерла. Когда она замолкла, Карло сказал, что, если она снова заговорит, он заставит ее замолчать уже на всю жизнь.

Это переполнило чашу моего терпения. В моем присутствии бьют женщину, и я безучастно взираю на это?! Да ведь я до конца дней своих буду презирать себя! Я вскочил на ноги. Юлия издала безумный крик, а у Карло от ужаса глаза полезли на лоб. Шутка ли видеть, как воскресает мертвец!

Карло не бог весть как сопротивлялся. Пока он соображал, с кем — с мертвецом или с живым человеком — имеет он дело, я скрутил ему руки и связал за спиной своим поясом. Когда я уже заканчивал это, в комнату ворвался Лучиано. Он размахивал зажатым в руке здоровенным ножом, каким обычно пользуются мясники, из его широко открытого рта вырывалось тяжелое дыхание, а глаза нацеливались на мою шею. Выбить у него из рук нож и одним ударом в подбородок свалить его на пол было для меня детской игрой. Пришлось снять с себя рубашку и связать его — ничего другого не оказалось у меня под руками. Оба негодяя валялись на полу, как бревна.

Пока я с ними справлялся, Юлия начала проявлять признаки жизни. Я влил ей в рот немного коньяку, а когда веки ее дрогнули и приоткрылись, я поцеловал ее в глаза. Это вернуло ей сознание, и она убедилась, что я вполне живой.

С ее помощью я обнаружил тот таинственный пакет, который им вручил лодочник. В пакете оказалось граммов триста героина. Я позвонил по телефону в полицейское управление города Н., и через полчаса в бухточку Санта-Барбары прибыла полицейская моторная лодка.

Оба негодяя, приняв меня за сотрудника Интерпола, сочли, что я их «накрыл», и, желая спасти своя шкуру и пакет с героином, а возможно, и своих сообщников, решили меня погубить, применив испытанные средства — цианистое соединение и женские чары. Наутро владелец «Сан-Тома» должен был обнаружить «самоубийцу».

Юлия была невестой Лучиано, и перстень с жуком принадлежал ему. Лучиано представил Юлии создавшееся положение совершенно безнадежным и убедил ее в том, что спасение их — всех троих — зависит только от ее усердия.