|
Прихватив лежавший на соседнем сиденье кейс, он вылез из взятой напрокат «хонды» и, кряхтя, выпрямился. Путь был неблизкий. Доктор потер глаза. Мимо, взметая пыль и пыхтя отработанными парами, с грохотом пронесся тяжелый грузовик. Доктор повернулся к кафе и, неловко переставляя замлевшие ноги, поднялся по ступенькам к входу. В заведении было тихо — несколько угрюмых водителей и две семьи заканчивали поздний ланч. Он занял кабинку в углу, опустился на виниловое сиденье и попросил кофе. Есть не хотелось. Коричневая бурда, которую сунула ему под нос официантка, могла сойти за благородный напиток с большой натяжкой, но доктор промолчал. Медленно потягивая кофе, он минут тридцать смотрел на свои лежащие на столе руки. Надо ехать. Его там ждут. В заведении. Ждут пакет, который нужно передать Джонсу. Впереди еще часа два. Он горько усмехнулся. Заведение. Подходящее слово для заброшенного отеля в забытой богом глуши. Заведение, где удерживают ни в чем не повинную, похищенную молодую женщину. Доктор косо взглянул на кейс. Подтянул поближе, открыл замки, сунул руку под крышку. Достал пузырек. Поставил на стол перед собой. В пузырьке из матового стекла содержалось около ста миллилитров прозрачной, тягучей жидкости. Этикетки не было. Выглядел пузырек вполне безобидно. В нем могла бы, например, быть какая-нибудь травяная настойка. Или другое лекарство. Но доктор знал, что если вылить содержимое в большой закипающий кофейник за стойкой, то каждый, кто выпьет потом чашку кофе из него, еще до вечера станет кандидатом на место в психиатрической лечебнице. Сначала этот несчастный просто сделается чрезмерно болтливым и раскованным и с радостью поведает первому встречному свои самые интимные тайны. Потом снадобье пойдет дальше, проникнет в мозг и выпустит на волю все черное и страшное — все загнанные вглубь страхи, все обиды, все зло, все неспокойные, дурные мысли. И все это хлынет из подсознания, сметая выставленные сознанием преграды, неся с собой ярость, паранойю, боль и ужас, весь набор самых крайних, острых эмоций, какие только способен испытывать человек. И этот жуткий поток будет безжалостно изливаться и терзать на протяжении долгих-долгих часов. Остановить запущенный механизм невозможно. Неизбежный результат — безумие. И противоядия нет. Доктор зябко поежился. Он должен передать пузырек Джонсу, который введет препарат невинной молодой женщине. Введет и погубит ее навсегда. Он опустил голову. «Господи, как же я во все это впутался?» Бессмысленный вопрос. Он прекрасно знал ответ. Всему виной одна небольшая ошибка, за которой кое-какие грешки прошлого, давно, как ему казалось, забытые. Одна небольшая ошибка, испортившая, сломавшая все. Всю свою жизнь Джошуа Гринберг пытался выбиться из бедности. Его отец работал на автомобильном заводе в Детройте, мать была уборщицей. Родители делали все возможное, чтобы послать единственного сына в колледж, чтобы он не повторил их путь. Он тоже старался — получил степень, выбрал в качестве специализации неврологию и психиатрию. Они гордились им. К сорока восьми годам Джошуа Гринберг достиг многого: частная практика в Нью-Йорке, должность заведующего кафедрой в Колумбийском университете, где он читал лекции, и большой дом в Хэмптоне с участком в два акра, бассейном и конюшней. О большем его жена Эмили и не мечтала. Дочери-подростки получили арабских лошадей, а престарелых родителей Джошуа поселил в роскошную пристройку. Призрак прошлого почти не напоминал о себе, и доктор надеялся, что он уже никогда его не настигнет. Это случилось на первом году учебы, когда он, неуверенный в себе восемнадцатилетний мальчишка, впервые оказался так далеко от дома. Его соседом по комнате был Дикки Энджелс. Вот уж кого ему никогда не забыть. |
