Вместо того чтобы подавлять их изобретательность, я старался направить историю в нужное мне русло. Например, я научил китайцев делать порох (75 частей селитры, 13 серы, 12 древесного угля, если вам интересно. Но процесс смешивания ужасно сложный, они бы никогда не додумались.) Когда они начали использовать его только для фейерверков, я не сдался; я представил его опять, но уже в Европе. Терпение — мой козырный туз. У меня не было ошибок.
Временные препятствия меня не волновали; после каждой моей войны люди только сближались. Маленькие группы воевали друг против друга до тех пор пока не формировались в бо́льшие группы; потом бо́льшие группы начали сражаться пока не осталась одна.
Я играл эту игру снова и снова с египтянами, персами, греками, и, в конце концов, уничтожил их всех. Но я знал, в чем опасность. Когда последние две группы разделят между собой мир, последняя война может закончиться глобальным миром, ведь больше никого не останется.
Моя последняя война должна вестись оружием настолько опустошающим, чтобы Человек уже никогда не пришел в себя.
Так и произошло.
В пятый день я смотрел вниз на планету без ее лесов, полей: на ней не осталось ничего кроме голых камней и кратеров, точь в точь как на Луне. Небо излучало болезненно-фиолетовый свет. Что ж, я заплатил большую цену, но Человека больше нет.
Ну, не совсем. Два осталось — мужчина и женщина. Я нашел их живыми и невредимыми, на скале, вокруг которой был радиоактивный океан. Они были внутри прозрачного купола, или силового поля, который не пропускал зараженный воздух.
Видите, как близко я подошел к победе? Если бы они распространили свою машину до того, как началась война… Но вот они сейчас внутри нее, как две белые мыши в клетке.
Они сразу узнали меня. Женщина была молодой и спокойной.
— Это с уверенностью можно назвать гениальным устройством, — сказал я вежливо.
Вообще-то оно было достаточно уродливой вещью, все провода которой были убраны глубоко под землю, с большим, в виде полукруга, пультом с множеством мигающих лампочек.
— Жаль, что я не узнал о нем раньше; его можно было бы использовать для дела.
— Только не его, — сказал мужчина, ухмыляясь. — Эта машина для мира. Просто случайно она создает поле, которое защищает от атомного взрыва.
— Почему ты говоришь «просто случайно»? — спросил я его.
— Просто он так говорит, — ответила женщина. — Если бы ты подождал еще месяцев шесть, то мы бы победили тебя. Но, наверно, теперь ты думаешь, что победил.
— О, и вправду, — сказал я. — Но пока мы можем устроиться поудобнее.
Когда они стояли перед управлением, они выглядели очень напряженными, и никак не отреагировали на мое предложение.
— Почему ты говоришь, что я «думаю» что выиграл? — спросил я.
— Просто я так говорю. По крайней мере, победа тебе далась не так просто.
Мужчина вставил:
— И, похоже, теперь ты достаточно смел, чтобы появиться, — его челюсть выглядела свирепо. Таких как он, сидящих в штурмовиках в первый день войны, было уже очень и очень много.
— О, — сказал я, — я был здесь всегда.
— С самого начала? — спросила женщина.
Я поклонился ей.
— Почти, — ответил я, чтобы быть совершенно честным.
После этого наступило короткое молчание, одно из тех, которое прерывает лучшие из разговоров. Через мгновение пол затрясся.
Мужчина и женщина озабоченно посмотрели на пульт управления. Цветные лампочки мигали.
— Это аккумуляторы? — Было слышно, что женщина говорит медленно, растягивая слова. |