Кокрен подумал о своем собственном маленьком бунгало 1920-х годов постройки на юге Дейли-Сити, всего в нескольких милях по 280-му шоссе от виноградников «Пейс», расположенных на склонах гор Сан-Бруно, и с горестным изумлением отметил, что эти доктора, по всей видимости, сочтут «крайне целесообразным» для него «поделиться» всем этим – в идеале, со слезами и сбивающимся дыханием. И тут же почувствовал, что его лицо покрылось холодным липким потом: он понял, что хочет говорить об этом, пусть даже с этими душевнобольными посторонними людьми, – говорить о комнатке, которую Нина обустроила, готовясь к появлению на свет младенца, об обоях с плюшевыми мишками и переговорном устройстве, которое они купили, чтобы наверняка услышать, если младенец заплачет, проснувшись ночью. Им казалось, что перед ними двоими открыта безоблачная жизнь, и Нина даже купила два смежных участка на соседнем Вудлонском кладбище, как раз по другую сторону шоссе… Но теперь прах Нины покоится во Франции, и Кокрену придется когда-нибудь лечь там в одиночестве.

Тут Дженис прикоснулась к его руке, и он порывисто схватил и сжал ее ладонь, но в его глазах все расплывалось от нахлынувших слез, и Арментроут, несомненно, смотрел на него, и отметина на костяшках пальцев нестерпимо зудела; он высвободил руку, отодвинул кресло и поднялся.

– Я очень устал. – С большим трудом заставив себя внятно произнести эти слова, он вышел из помещения размеренным шагом, задержав дыхание, потому что знал, что первый же вдох прорвется громким всхлипом.

Он кое-как добрел по коридору до своей «комнаты» и рухнул ничком на ближайшую из двух коек, сотрясаясь от рыданий, раскинув руки и ноги по углам постели, будто его самого взяли «на вязки».

– Сволочная мерзкая… либидофрения, – буркнул Арментроут, мечтая о том, чтобы телефон в зале наконец-то перестал звонить.

– Нет, – с некоторым высокомерием ответил Мьюр, явно не принимая шутки. – Неужели вы не видели нового выпуска руководства по диагностике? Синдром множественной личности. То, что раньше называлось ДРИ.

Арментроут воззрился на интерна. Мьюр непрерывно дерзил с тех самых пор, как стало известно о дальнейшей судьбе девушки с биполярным расстройством и ожирением, которую Арментроут лечил и выписал на минувшей неделе: толстушка повесилась на следующий день после возвращения домой.

– У Пламтри нет диссоциативного расстройства идентичности, – сказал Арментроут. – Или, как вы выразились, СМЛ. И я не одобряю ни вашей затеи с исследованием ее циркадных ритмов, ни того, что вы надели на нее… zeitgeber? Дурацкие часики, которые все время пищат. Не вы, а я ее лечащий врач, и это я отвечаю…

– Часы – это привязка к реальности, – перебил его Мьюр. – При агрессивном вторжении воспоминаний о травмах, раздробивших ее личность, они принудительно напоминают ей о том, что она находится здесь, сейчас, в безопасности… Она не…

– Смену личностей в ней прекрасно видно и так! Думаю, это подмечают даже пациенты – вы слышали слова Регеши насчет Хеклов и Джеклов? Вероятно, он имел в виду Джекила и Хайда… Вот только не могу понять, почему он как будто злился на нее…

«Черт возьми, нет у нее никакого множественного расстройства. У нее депрессия и бред с признаками невроза навязчивых состояний… Ее непрерывное стремление мыться в душе и полоскать рот, нижнее белье, распределенное по дням недели…»

– В таком случае, почему вы ей ничего не назначаете? Галоперидол, кломипрамин. – Мьюр поставил чашку и направился к столу.

К немалой тревоге Арментроута, он взял стопку историй болезни и принялся листать назначения.