Уже некоторое время она совершенно не двигалась, типа дзен-мастера кун-фу, погруженного в созерцание и прозревающего судьбу. Я подумал; что, наверно, и мне следовало надеть что-нибудь японское — тогда я, по крайней мере, выглядел бы глупо. Хотя, по правде говоря, я и так выглядел глупо. В обычном смысле этого слова.
— Время — странная вещь, Захлер, — сказала Алана Рей. — Если как следует сконцентрироваться, тридцать минут могут показаться пятью часами.
Но это было не так. Они промчались, словно пять секунд.
А потом в раздевалку вошел Астор Михаэле и сказал, что нам пора.
Тысяча их ждала там, и все до одного глядели на нас.
Изредка доносились случайные выкрики — они не были направлены конкретно против нас, просто зрители скучали в ожидании начала выступления второй группы. Фанов у нас пока не было — мы с Мосом пригласили нескольких друзей, но они не смогли пройти сюда по возрасту. При виде враждебно настроенной толпы я внезапно осознал одну важную вещь, которую упускал в своих мечтах рок-звезды: во всех своих фантазиях о том, как я стану знаменит, я уже был знаменит, то есть никогда не становился знаменитым. Я никогда не появлялся перед толпой в первый раз, никому не известный и беззащитный. В моих мечтах этот ужасный вечер был позади.
Я бросил взгляд на Моса, но он смотрел на свои ноги и все еще дрожал, как будто у него приступ. Позади ведер для краски глаза Аланы Рей по-прежнему были закрыты, а Перл смотрела на свои клавиатуры, так быстро щелкая переключателями, будто собиралась взлететь в космос. Никто не смотрел на меня, типа, всем внезапно стало неловко быть в одной группе со мной.
«Это не моя вина! — хотелось мне закричать. — Я никогда не хотел играть на басе!»
Единственной, кто, казалось, радовался выходу на сцену, была Минерва. Она уже перегнулась через свою стойку с микрофоном и разговаривала с компанией татуированных парней в передних рядах, вовсю кокетничая с ними и отталкивая их жаждущие руки ногами в черных туфлях на высоких тонких каблуках. Даже сквозь темные очки было видно, что глаза у нее пугающе огромны и мерцают, высасывая энергию из толпы, хотя она еще не пропела ни одной ноты.
Перл дала мне низкое ми, я сделал глубокий вдох и стал настраиваться. Мой бас грохотал при этом по всему залу, словно сирена, подающая сигналы судам в туман. В ответ послышалось несколько выкриков, как будто я прервал чью-то беседу, чем вызвал их раздражение.
У парней, заигрывающих с Минервой, были могучие мускулы и татуировки на бритых головах. Вчера вечером я читал о какой-то крупной заварушке в Европе, целая толпа футбольных фанатов как бы вмиг обезумела, и они накинулись друг на друга. Сотни погибших, и никто не знает почему.
Что, если то же самое произойдет здесь, прямо сейчас? Что, если вся эта толпа превратится в жаждущих крови маньяков? Я точно знал, кого они убьют первым.
Осла басиста в рваной футболке, вот кого.
Когда все настроились, огни на сцене начали гаснуть. Наступила полная тьма, словно я внезапно ослеп от волнения. Снова послышались еще более нетерпеливые крики, кто-то завопил:
— Вы фуфло!
В ответ люди рассмеялись, поскольку мы даже еще не начали.
Мы были как мертвые.
Я сглотнул, ожидая начала...
— Захлер! — прошипела Перл.
Ох, правда! Поначалу же идет большой рифф, и начинать должен я.
Мои потные пальцы нащупали струны, и я услышал, как усилители отозвались на это резким скрипом. Я старался вспомнить, что играть.
И не мог.
Нет, это немыслимо...
Я играл этот рифф на протяжении шести лет, и, тем не менее, он каким-то образом исчез из моей головы, из моих пальцев, из всего моего тела.
Я стоял в тишине, ожидая смерти.
25
«Massive Attack»[33]
MOC
Захлер окаменел. |