— Заеду прямо сейчас, хотя хотелось бы заехать домой, переодеться.

— Если хочешь, дам тебе тапочки и бухарский халат.

— Не хочу я твоих арабских халатов.

— Тогда выдам валенки и телогрейку. А если не понравится — бушлат, правда, без полковничьих погон.

— Еду.

На том и порешили. Илларион небрежно бросил телефон в карман куртки, так бросают ключи от квартиры. Заехал на рынок, загрузил в машину на переднее сиденье два больших пакета со всевозможной снедью. Но во двор своего дома не заезжал, машину оставил в соседнем дворе. Он знал, скорее всего, за квартирой продолжают следить, возможно, олигарх не оставил своего гнусного желания убрать последнего свидетеля.

Но Илларион ошибся. Во дворе ничего подозрительного он не обнаружил. Машины стояли те же, что и каждый день. Через соседний подъезд, самый крайний, Илларион поднялся на чердак, по чердаку добрался до своего подъезда. Бесшумно открыл дверь. На лестничной площадке и в подъезде тоже ничего подозрительного не оказалось. Илларион вздохнул, осмотрел дверь. В квартире тоже никого не было. Он оставил одну метку, одну единственную, и если бы дверь попытались даже открыть, но не открыли, метки бы уже не было. Но, тем не менее, Илларион соблюдал все меры предосторожности, хотя уже понимал, его, скорее всего, уже оставили в покое, он стал абсолютно безопасным свидетелем, который не может причинить вреда такому великому и могущественному человеку, как Борис Аркадьевич Галкин и всей его огромной финансовой империи.

Если бы Илларион Забродов в свои годы принял решение устроиться шеф-поваром в какой-нибудь московский ресторан, то его приняли бы с распростертыми объятиями. Готовить он умел и любил. Ему всегда, к удивлению знакомых и приятелей, удавалось накрыть стол быстро и красиво. Всякая работа его увлекала. Нож сверкал в его руке, мясо резалось тонкими ломтиками и тут же раскладывалось на большие блюда.

Пятнадцать минут — и большой стол, за которым могла уместиться компания человек в пять-шесть, постепенно приобретал праздничный вид. В духовке потрескивало жаркое, аппетитные запахи наполняли кухню.

Илларион заглянул в духовку, проверил, хорошо ли запеклось мясо, отключил плиту. Мясо он решил достать из духовки горячим. Он не смотрел на часы, чувствовал время как спортсмен, бегающий на средние дистанции, то есть как стайер. Ошибка могла быть в несколько секунд, не больше.

— Вот, порядок, — ставя тарелки на стол, произнес он.

Взял бутылку виски, отвинтил пробку. Напиток перелил в графин, а в бутылку из-под виски налил крепко заваренный чай. Предварительно Илларион его отфильтровал. Содержимое граненой бутылки было точно такого же цвета, как и содержимое графина. Две бутылки лучшего коньяка, бутылку виски и бутылку красного французского вина Илларион поставил в центр стола. Рядом расположил бокалы. Затем отошел к книжному стеллажу и, склонив голову на бок, посмотрел на творение своих рук. Стол выглядел празднично, не хватало разве что букета цветов.

Илларион улыбнулся: «Я пригласил не женщину, а боевого товарища. Цветы в такой ситуации ни к чему. Хотя за такой стол можно пригласить и самую избалованную, капризную даму, и почти любая ее фантазия была бы удовлетворена».

Илларион переоделся. На нем теперь были брюки, белая рубашка. Не хватало только смокинга и бабочки.

Забродов услышал, как во двор заезжает машина. По шуму мотора узнал машину Мещерякова.

«Подниматься Андрей будет две минуты, — Илларион на этот раз посмотрел на часы, на секундную стрелку. — Она должна сделать два круга, Мещеряков дважды нажмет на кнопку звонка. Что ж, к встрече гостя я готов».

Илларион нажал клавишу музыкального центра. Из колонок полилась классическая музыка — мощная и торжественная увертюра Россини.

«Андрей такую муху не любит, он гость, а я сторона принимающая».