— Ценю твой жест, — сказал майор, пожимая ему руку. — Для меня это очень важно. Я желаю тебе удачи, сын. Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе.

— Я надеялся это услышать, — сказал Роджер. — Слушай, Гертруда говорит, что для тех, кто приедет пораньше, будет небольшая охота. Можно я возьму твои ружья?

Майор возвращался домой, оставив ликующему сыну ящик с ружьями, и к нему постепенно приходило тяжелое осознание того, что он опять поддался на манипуляцию. Перед мысленным взором вертелись одни и те же образы: Роджер скрючился в лодке на рассвете; Роджер поднимается, чтобы выстрелить в стаю селезней; Роджер спотыкается о металлическую скамейку и падает; ружье с неслышным плеском уходит в бездонные воды озера.

Глава 21

Удалось бы Дон Кихоту или сэру Галахаду сохранить рыцарский пыл, если бы их путь к приключениям лежал через бесконечные пробки, мимо полчищ дорожных заграждений, изрыгающих дым грузовиков и безликих заправок? Эти благородные образы служили майору путеводной звездой, пока он продирался по трассе М25, то и дело напоминая себе, что именно эта трасса опоясывает пригороды и не дает им расползтись и окончательно поглотить остатки сельской местности. Когда направлявшиеся на юг автомобили свернули, майор попытался не терять духа, глядя, как мчатся на север бесчисленные фуры, словно торопятся доставить на другой конец света донорские органы, а не упаковки с холодным чаем, замороженной курятиной и электроприборами. Сомнения окончательно одолели его в одном из придорожных кафе где-то в глубине страны, где майор был всего лишь очередным пожилым водителем с пластиковым подносом в руках.

Он никому не сообщил о своем приезде. Да будет ли миссис Али вообще дома? Шотландия, где майора ожидали ужин в замке и охота в вересковой пустоши, манила, и он был почти готов сдаться, но тут он слишком сильно нажал на крышечку упаковки с молоком, забрызгал пиджак и вдруг понял, что именно благодаря миссис Али окружающий мир приобрел новые очертания. Благодаря ей он сам словно стал другим. Он допил еле теплый чай и поспешил дальше.

Пытаясь отыскать улицу и номер дома, указанные в письме, которое дала ему Грейс, майор чувствовал себя крайне неловко. Среди прохожих преобладали темнокожие женщины с детьми в колясках. Головы некоторых были повязаны платками на мусульманский манер. Некоторые щеголяли в коротких стеганых куртках и золотых сережках. Проезжая мимо нескольких юношей, столпившихся вокруг открытого капота, майор почувствовал, как его провожают взглядами. Он проскочил нужный дом, но не решился вновь объезжать квартал и припарковался на ближайшем свободном месте.

На одном конце улицы стояли два обветшалых викторианских здания, на другом высилась красная кирпичная стена, отгораживавшая жилой массив из шестиэтажных домов. Материальных и творческих возможностей местной администрации хватило на то, чтобы раскрасить оконные рамы и входные двери домов в три цвета. Между этими двумя представителями процветания и упадка индустриальной эпохи тянулась череда домов, построенных перед войной для представителей среднего класса с претензиями: три спальни, две маленькие гостиные, водоснабжение и приходящая горничная.

Некоторые из домов успели изрядно видоизмениться со времен своего расцвета: двойные стеклопакеты, приземистые пристройки и застекленные двери сделали их практически неузнаваемыми. Краска на немногих сохранившихся деревянных окнах облупилась. Хуже всего, на взгляд майора, было то, что многие владельцы — как богатые, так и бедные — забетонировали выходящие на улицу садики, чтобы ставить под окнами машины.

Дом семьи Али был из числа самых зажиточных.