Изменить размер шрифта - +
И строки эти неумело, но старательно выводили детские пальцы тех, кто уже никогда не увидит родителей, но сможет жить в свободной стране и никогда не станет рабом.

Представитель Ставки устало опустился на стул, предложенный ему в самом начале разговора:

— Аркадий Давыдович, здесь восемьдесят семь писем. В моей машине посылки, которые хотели вам, именно вам передать трудящиеся. Возможно, не проникни так быстро эта история в газеты…

Представитель Ставки быстро облизнул губы и мотнул головой. Несогласно мотнул, с самим собой не соглашаясь:

— Нет… глупость я говорю, Аркадий Давыдович. В общем, знайте, — поднял взгляд на генерала его гость, — гвардейцами вы станете по заслугам. А вот оправдаете ли доверие народа, нашего народа, который вас просит, да нет, не просит, приказывает, товарищ генерал, приказывает вам рассчитаться с фашистами за все их преступления! Так вот… Оправдаете ли вы доверие нашего советского народа, зависит только от вас. Ставка и лично товарищ Сталин будут оказывать вам всемерное содействие. Все разведданные, которые мы будем получать, будут поступать в ваше распоряжение. Все силы, материальные и людские резервы, которые необходимы, мы вам предоставим. Только найдите их.

Представитель ставки поднялся со стула, аккуратно подвинул стопку писем к генералу и забрал пустой планшет:

— Об этом прошу вас не я и даже не товарищ Сталин. Об этом просят вас люди. И отказать им, подвести их вы не смеете.

 

День десятый

 

Резко очерченный круг света лампы захватывал собой часть стола. Если долго смотреть именно на нее, заваленную бумагами и ярко освещенную, то остальная комната окончательно тонула в полумраке. Казалось, будто бы ничего, кроме этих самых исписанных листов, стакана чая и пепельницы, в мире просто не существует.

Отчасти именно так и было.

От чая и сигарет уже подташнивало. Человек, наконец-то оторвав взгляд от бумаг, посмотрел в окно. Глаза, привыкшие к яркому свету, с трудом различили во тьме прямоугольник рамы. Решительно встав со своего места, мужчина подошел к окну.

Остановился, сложив руки за спиной и вглядываясь в черноту ночи, разбавленную редкими фонарями. Широкая, асфальтированная улица. На домах, с противоположной стороны, занятых различными учреждениями, скупо светят огни у подъездов, едва ли позволяющие разглядеть хоть что-то под ногами.

Сколько еще людей не спит в эту ночь? Миллионы…

Человек задернул шторы, отгораживая себя от неяркой картины за окном. Вернулся на свое место, и глотком остывшего чая постарался прогнать изо рта мерзкий привкус сигарет.

Сколько из этих миллионов не спят сейчас, выполняя его задание?

Человек взял верхний листок из стопки и положил его перед собой. На бумаге четкими карандашными линиями была вычерчена схема, состоящая из более чем полутора десятков сегментов, которые соединялись между собой стрелочками. Карандаш тупым концом ткнулся в один из блоков, проведя невидимую черту к соседнему. Вниз. Влево. Еще вниз.

Надписей на листе не было. Совершенно пустая схема, иллюстрирующая лишь размышления человека и его догадки. Любые подтвержденные факты должны были лечь буквами, цифрами и словами на эту бумагу. Фактов не было.

Короткий стук в дверь заставил человека положить карандаш на бумагу. Взглянуть на стол и переложить несколько папок, прикрывая ими другие.

— Войдите.

Дверь распахнулась. По полосе света, вырвавшейся из коридора, прошагал невысокий, крепкий лейтенант. Положил на край стола тетрадь и два листа бумаги с печатным текстом.

— Только получили. Разрешите идти?

Человек взял тетрадь, раскрыл ее на последней заполненной странице и расписался в положенном месте. Поставил дату.

— Идите, — кивнул лейтенанту.

Лишь только за офицером закрылась дверь, мужчина принялся за изучение полученной информации.

Быстрый переход