Почувствовав, что еще мгновение и излишне сильно сжатые зубы могут просто потрескаться, мужчина отвел взгляд от листа. Положил перо в чернильницу и закрыл лицо ладонями, энергично массируя его. Спокойствие. Несмотря на все, что удалось узнать, следует сохранять спокойствие. Нельзя поддаваться эмоциям.

Вы выбрали войну на уничтожение. Возвысили себя над собственными законами. Сравнили с божествами и решили присвоить себе их права.

Что ж. Познакомьтесь с нашим методом войны.

* * *

«Я не в силах превозмочь расстояние меж нами, милая Катэ. Все, что я могу — довольствоваться вашими письмами, посылками и смотреть на вашу фотографию. К сожалению, здесь, в тяжелых условиях постоянно перемещающегося фронта, трудностью становится даже такая банальность, как телефонный звонок. Однако уверяю вас, милая, мое сердце всегда, ежечасно с вами. Надеюсь, что в ближайшее время наш Восточный поход закончится и я вам обязательно покажу, Катарина, прекрасные места, в которых довелось мне оказаться нынешним летом. Крым, Ливадия — уверяю вас, ничего подобного вы в своей жизни не видели».

Олаф Ланге, аккуратно поставив точку, взглянул на фотографию на картонной подложке. С нее открыто и нежно улыбаясь, открывая ровные, безупречно белые зубки, смотрела на него темноволосая девушка с очаровательными ямочками на щеках, легкими веснушками, еле заметными на вздернутом носике. С ироничным, веселым взглядом, подчеркнутым высоко поднятыми бровями. Ее тонкую шею украшала скромная нить жемчуга и цепочка с распятием, идеально округлые плечи были вызывающе обнажены и представлены на обозрение. Впрочем, фото не пересекало черты приличия — на молодой кокетке красовалось откровенное платье с высоким лифом, волосы, собранные в длинный хвост, были прикрыты шляпкой. Последняя фотография Катэ, сделанная буквально за несколько дней до отправления Олафа на фронт. Наверное, одно из самых удачных ее фото. По крайней мере, из всего разнообразия их, хранящихся в личных вещах лейтенанта, все большее предпочтение отдавал он именно ей.

Конечно, Катэ не была скромницей, и в чемодане, там, где Олаф хранил письма своей невесты, скрывал он и некоторые другие фото, на которые, думается, имел право. И все же, все же любовь к Катарине не сводилась к одной лишь страсти, и буйство плоти, которому предавались молодые люди, всегда было продолжением их глубоких чувств, а не удовлетворением лишь сиюминутных желаний.

«Вы пишете о том, что собрали теплые вещи. Однако уверяю вас, моя любовь, все, что необходимо, армия имеет заботой фюрера. К тому же рассказы о свирепых морозах России справедливы лишь по отношению к зиме, моя дорогая, до которой еще очень и очень далеко! Прошу вас ни в коей мере не беспокоиться, снабжение и еда у меня просто замечательны. Не исключено, что война закончится в самое ближайшее время, разумеется, нашей безоговорочной победой. Судя по всему, Советы выдохлись, бои, недавно еще кипевшие, последнее время сходят на нет. Уверен, это свидетельствует о том, что после ужасающих потерь Сталину не удастся восстановить численность своей армии. В конце концов когда-то должны кончиться эти бесчисленные азиатские орды, Катэ! Об одном прошу, нет, умоляю вас, моя милая, — не будьте беспечны, заботьтесь о своей жизни и о своих родителях. Не пренебрегайте безопасностью. Англичане и эти выродки американцы не имеют никакого представления о правилах и тоне ведения войны. В то время как русские хотя бы стараются воевать лицом к лицу, островитяне сбрасывают бомбы с неба. И мне, дорогая моя, не хотелось бы, чтобы нелепая случайность разлучила меня с вами. Примите мои искренние слова, я помню вас, люблю, и мысли о вас — единственное, что скрашивает мои будни в этих диких, первобытных местах. Берегите себя, Катэ, любящий вас

Олаф».

Точка была поставлена, и Ланге, как и всегда в моменты написания писем, испытывал чувство легкости и расслабленности.