— Да я ж всё сказал, начальник… — тер он затылок. — Ну разве что, вот, Кабан обмолвился: прессануть надо лоха, чтоб к бабе какой-то не лез.

Щёлк. Пазл сложился. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Женишок, что подкатывает к Кобре, ясно нарисовался на горизонте… Все сходится, и бабок у него пресс. А как он мой адрес узнал? Элементарно. Позвонил шестеркам не отходя от кассы — и кто-то меня от центра реабилитации тихо довёл до подъезда. Схема стара как мир.

Если б это было кино или спектакль, я бы даже расхохотался. Но тут только сплюнул от досады.

— Молодец, Веня. Можешь, когда захочешь, — я легонько и уже по дружески хлопнул его по плечу. Тот сжался, будто удара ждал.

— Вы… вы теперь меня отпустите? — глянул жалобно.

— Конечно. Если прощения попросишь. На камеру.

— Прощения? — глаза округлились. — И всё?

— И всё.

— Ну запросто… Чё не попросить. Простите меня… э…

— Максим Сергеевич, — подсказал я, уже втыкая запись на телефоне.

— Простите, Максим Сергеевич…

— Расскажи, за что. Подробно. Не стесняйтесь, Вениамин.

И Веня проблеял всё, как на духу, смотря в объектив, будто на суде перед присяжными.

— Отлично. А теперь оставь мне свой номер телефона. Когда позвоню — возьмешь трубку. Скажу — сделаешь. Если что-то нарушишь — видос ляжет в доказуху. И я официально инициирую дело за нападение на сотрудника. Усек?

Пианист спал с лица.

— Это чё-о-о… вы на меня компромат сняли?

— Подстраховка, гражданин хороший.

— Да ё! Я теперь что, стучать должен? Ментам?

— Не стучать, Вениамин, а оказывать содействие органам правопорядка. В рамках борьбы с правонарушениями. Гражданским долгом попахивает. Чуешь разницу?

Герой видеохроники сделал шажок в сторону.

— Не очень…

— Свободен.

— А… можно я в подъезд вернусь, сланцы заберу?

— Валяй. А тачка там во дворе чья? Девятка беспонтовая на литье?

— Моя…

— Тьфу ты. Жаль, что не Кабана… Ладно, гуляй, Вася.

И Веня испарился.

— Ловко ты его завербовал, — хмыкнул Шульгин.

— По учебнику, — пожал я плечами. — Я занятия не пропускал.

— Ну что, Яровой, разобрался со своей Санта-Барбарой? Я поехал?

— Погоди, дело есть… Пробей вот этого типа, — я вырвал листок из блокнота и протянул горе-коллеге.

Там было написано: Егоров Андрей Владимирович, шестьдесят пятого года рождения. В девяносто восьмом умер в ИК-15.

— Это что за мёртвые души?

— Надо, Коля, надо.

Но тот встал в позу, руки в боки.

— Если ты мне ничего не рассказываешь — я же тоже могу ничего не делать.

Быстро дал заднюю!

— Всё будет, Коля. Чуть позже, — обнадёжил я его.

Мы попрощались. Шульгин с кислой миной уехал, врубив на всю катушку музыку.

«Крошка моя, я по тебе скучаю!» — орало из динамиков.

Я же сел в машину к Русе.

— Ты ему веришь? — спросил тот, сжимая руль.

Стёкла приспущены — и, судя по взгляду, Грач слышал наш с Шульгиным разговор целиком.

— Фиг знает… Но без его доступа к базам МВД — туго бы пришлось.

— А ты сам доступа не имеешь?

— Пока нет.

Бумер удалялся, громыхая музыкой.

— М-м… Песни из моей молодости слушает, — хмыкнул Грач.