Доклады наконец кончились. Николай поблагодарил генералов, поздравил их с наступающим Новым годом и отпустил.

В бело-голубой столовой, в зимнее время и днем залитой светом нескольких люстр, иностранные представители в ожидании царя стояли у стола, каждый у своего места, и тихо переговаривались. Услышав скрип сапог, умолкли и повернулись к двери с любезно-почтительными лицами.

В распахнутых дверях Николай остановился. Старший по званию английский генерал Вильямс — высокий, плотный, с косо падающими плечами — вытянулся, чуть слышно сдвинул каблуки сапог и приветствовал монарха по-английски. Николай кивнул ему и пригласил всех сесть. Задвигались стулья, и тотчас два лакея начали подавать завтрак. Это заняло две-три минуты, и лакеи, пятясь с поклонами, отошли к стенам.

— Желаете ли вы, ваше величество, поделиться впечатлениями о поездке на фронт? — спросил Вильямс.

— Впечатления прекрасные, — улыбнулся Николай, заправляя салфетку за ворот своего полковничьего мундира. Он ответил тоже по-английски и весь дальнейший разговор за завтраком вел на английском языке. Русский царь знал этот язык в совершенстве и любил им пользоваться. Он уже хотел было начать рассказывать о воодушевлении, которое наблюдал в войсках, но вспомнил о случившихся на фронте бедах и промолчал.

— Несколько дней провел в семье, — начал он, меняя разговор. — Хотел немного отдохнуть, но возле Петрограда дел не меньше, чем здесь. — Он обвел бесцветными глазами участников завтрака. Когда его взгляд достиг французского представителя маркиза де Лягиш, тот, ответно улыбаясь, спросил:

— Как чувствует себя наследник? Мы все так скучаем по нему.

— Возле матери ему все-таки лучше, — ответил Николай. — Он тоже всех вас помнит и просил вам кланяться и поздравить с Новым годом.

— Пока он жил в Ставке, — подхватил черноглазый, черноусый толстяк — сербский полковник Лондкиевич, — каждый из нас видел в нем своих сыновей, и на душе становилось теплее.

— Мне он тоже доставлял много радости и скрашивал мою жизнь здесь, — с искренней печалью сказал Николай и некоторое время задумчиво смотрел вверх на массивные люстры. Он думал сейчас совсем о другом — что завтрак скоро кончится, все традиционно перейдут в курительную комнату, и там ему не избежать разговора о положении дел на войне. Особенно не любил он такие разговоры с генералом Вильямсом, называл его про себя лисой с бульдожьей хваткой…

— Как здоровье императрицы? — подобострастно спросил де Лягиш.

— Благодарю вас… Она здорова, очень устает… — ответил Николай и добавил с улыбкой — Быть женой русского императора нелегкая должность.

— О да, о да! — закивали все.

— Мне кажется, ваше величество, вы не должны ей позволять так расходовать свои силы, — сочувственно сказал Вильяме.

Николай строго взглянул на англичанина. Это что, намек? Последнее время он со всех сторон слышит эти проклятые намеки, что его жена занимается не своими делами.

Вильямс понял свою ошибку и поспешно добавил:

— Шутка сказать, воспитывать пятерых детей!

Но его уточнение ничего не разъяснило. Наоборот, получилось, будто англичанин подчеркивает, что удел императрицы — заботы материнские.

Николай молча направился в курительную комнату.

Гости разговаривали о погоде, о прелестях русской зимы. Вильяме сосал свою сигару, но при этом то и дело посматривал на царя, явно поджидая момент подойти к нему со своими вопросами. Николай это видел, и, когда разговаривавший с ним француз отошел от него, а Вильямс быстро к нему направился, он громко объявил:

— Господа, я приглашаю вас сегодня вечером на молебен в нашей церкви, так что сегодня мы еще увидимся.