Словно не хотел, сволочь, чтобы я считал себя победителем.

Мало того, что он отказался лезть в плиту, так еще и посмел гнуться то в одну, то в другую сторону, как пластилиновый.

Что за черт? Бракованный он, что ли?

Отложив кувалду, я вновь принялся придирчиво изучать стального бунтаря.

И тут в моей голове вдруг сверкнула блестящая идея.

А может, ну его к черту, а?

В конце концов, что такое – какой-то несчастный гвоздь? Можно подумать, что без него крыша рухнет. Между прочим, в эти плиты вбито уже несколько десятков таких гвоздей. Так что никто и не заметит нехватку одного из них. А дырку в плите можно замазать термостойкой мастикой – и все будет шито-крыто.

Так что ж я долблюсь с этим гвоздем, словно на нем белый свет сошелся клином?

Пора бросить молоток и спускаться вниз. Ребята, наверное, уже вовсю празднуют окончание пахоты.

Тут я вдруг обратил внимание, что в поселке не слышно ни скрежета пил, ни ударов молотком, ни других звуков, свидетельствующих о том, что, кроме меня, кто-то еще работает.

Интересно, а почему тогда никого не видно? Куда они все подевались после того, как сделали последний мазок кистью, вбили последний гвоздь, закрутили последний шуруп? Не телепортировали же их отсюда на Землю?!..

Я повертел головой в разные стороны.

Пусто.

Только ровные ряды новеньких крыш, уходящие к самому куполу. Да покатые, блестящие на солнце спины оранжерей.

А еще повсюду – нагромождения всякого строительного мусора. Вот, кстати, чем еще придется заняться напоследок. Прораб наверняка заставит все убрать и вообще навести порядок на «объекте», как он до сих пор по привычке называет возведенный нами поселок.

Ну, да это уже не работа, а баловство будет. Ликвидировать последствия строительного аврала, даже длиной в несколько лет, – это не строить. За несколько часов можно управиться.

Главное – что каторжный труд, от которого остаются лишь кровавые мозоли на ладонях, непроходящая боль во всем теле и отупляющая пустота в мыслях, уже позади.

Вот если бы мне еще последний гвоздь забить, то тогда с чистой совестью можно было бы доложить Прорабу, что я выполнил свою задачу.

Но если сейчас все бросить и сдаться этому кусочку стали, то придется соврать. А чтобы врать нашему Прорабу, надо быть или заскорузлым наглецом, или наивным дурачком. Потому что он глянет пронзительно на тебя из-под своих тяжелых, набрякших век, а потом перекосится всем своим лицом и выдаст неповторимым хрипловатым голосом одно только: «Э-э-эх!..» – и тебе вдруг, непонятно почему, станет так стыдно, как не бьвало никогда раньше, хотя поводов для стыда в твоей жизни было больше, чем блох в бродячей собаке…

Трудно все-таки обманывать человека, которому ты обязан жизнью. А Прораб – именно такой человек для каждого из нас. И хорошо, что мы десять лет назад поверили и подчинились ему. Не все, конечно. Такие, как Скворешник и его дружки, так и не смогли врубиться, что в нашей ситуации работа – это жизнь. “Это западлo! – орали они, брызжа слюной, в лицо Прорабу. – Никогда мы не мантулили и мантулить не будем, как какие-нибудь дурдозели вшивые! Козырные не горбят, понял?”…

Ну и чего эти фраеры добились своими воплями? Лежат теперь под толстым слоем оранжевого песка и не увидать им уже никогда ни Земли и ни Марса…

Ну все, хватит о покойниках… Надо про что-нибудь более веселое шевелить рогами. Например, куда мне податься, когда нас привезут на Землю. И как жить дальше?

А черт его знает! Один ведь я, и нет у меня во всей Солнечной системе ни родни, ни корешей. Нет, знакомые-то, конечно, есть, только вот дружбанами их никак не назовешь. Работодатели бывшие, мать бы их за ногу!.. Да и где они сейчас? Половина из них, наверное, очередной срок мотает.