Нас использовали так же, как во время второй мировой войны использовали штрафников – говорят, были такие подразделения, целиком составленные из бывших заключенных. Человечеству был нужен плацдарм на Марсе – и наш штрафной батальон бросили закрепиться на пятачке диаметром в километр и удержать его до подхода основных сил. Мы не знали, не должны были знать, что никакие основные силы к нам не подойдут. Что потом, когда мы все погибнем, нас заменят другими осужденными на жизнь за решеткой. Недостатка в кандидатах не будет, если вселить в обреченных и изуверившихся надежду на избавление от пожизненных мук.

И даже если когда-нибудь не найдется больше идиотов, готовых добровольно отправиться на чужую планету, то можно будет высылать их на Марс с Земли принудительно. Наручники – на руки и ноги, кляп – в глотку, укол какой-нибудь снотворной пакости – в вену, и порядок! Главное – доставить ссыльных на космодром и погрузить их в ракету…

С приговоренными к высшей мере можно не церемониться. Их можно обманывать, их можно посылать на верную смерть, потому что они все равно обречены на медленную гибель в тюремных камерах. Бесполезный балласт для общества. Корми их, понимаешь, пои, одевай – а от них взамен никакой отдачи? Так пусть эта обуза человечества послужит на благо Земле! Хоть что-то сделают – и то, глядишь, польза будет. А вот обратного пути им не будет. Даже если отдельные ухитрятся выжить.

Но главное – чтобы они ни на минуту не усомнились в том, что насквозь лживый, фальшивый контракт, который с ними заключили, будет выполнен. Иначе не оправдаются затраты средств, вложенных в их отправку на Марс.

И тогда организаторы этого гнусного проекта решили, что вместе с зеками нужно отправлять человека, который до самого конца поддерживал бы в мерзавцах веру в возвращение на Землю. Кто каждый день заманивал бы их на стройплощадку словами: “Хотите вернуться на Землю, ребятки? Тогда вперед, на работу!”…

И этим человеком был Прораб.

Я перевел взгляд на неуклюжую фигуру, скорчившуюся у моих ног.

– Да что ты с ним разговариваешь?!.. Убей его, Ударник! – донеслись до меня сквозь пелену чьи-то знакомые голоса. – Ты же это умеешь! Прикончи гада!.. Он заслужил это!..

Черная волна, наконец, накрыла меня с головой.

И зачем только они вспомнили мою кличку, от которой я успел отвыкнуть, зачем?!..

Правая рука вдруг стала тяжелой, словно в ней опять оказалась кувалда, которой я еще недавно пытался забить непослушный гвоздь.

Всего один удар – и я накажу Прораба за его ложь. Высшей мерой наказания. Ведь люди – не гвозди. Им хватает и одного удара.

Но откуда-то издалека я вдруг услышал знакомый, хрипловатый голос:

“Ты больше ни на кого руку не поднимай, ладно? На Марсе нельзя убивать”.

И еще какая-то неясная мысль неустанно царапала мой мозг.

И когда я осознал ее, то, стиснув зубы, спросил в наступившей тишине:

– Послушайте, мужики, ни у кого случайно не осталось лишнего гвоздя-трехдюймовки?

– А зачем тебе гвоздь? – обалдело спросил Зафар. – Ты что, разучился голым кулаком мокрушничать?

– Разучился, – кивнул я. – А гвоздь мне надо забить в крышу дома.

– Какого еще дома? – удивился Крус, растерянно косясь на остальных.

Я мотнул головой в том направлении, откуда пришел.

– Вон того, – сказал я. – Моего дома. Ты же знаешь, где мой дом, Крус.

Потом повернулся к Бегемоту.

– Скажи-ка, Гордон, – попросил я, прикрывая глаза от слепящего солнца козырьком строительной каски, – а что ты собирался делать на Земле?

– Как это – что?… – растерялся негр.