Судья кивнул, пытаясь проглотить комок, застрявший у него в горле.
Ульвхедин забрал у разбойников кошелек и одежду судьи, потом попросил судью одеться и сесть на лошадь. Судья медлил, и тогда Ульвхедин сам поднял его и посадил в седло.
Потом он сел на одну из лошадей разбойников и собрал в руку поводья остальных лошадей. Животные его не боялись.
— Ну вот, теперь мы поедем обратно. — Голос у Ульвхедина был грубый.
— Но?.. — Судья бросил взгляд на неподвижных разбойников, похожих на ледяные столпы.
— Они не умерли, это я сковал их стужей на время. Постепенно они отойдут. Я больше не убиваю.
Он вновь был своего обычного роста. Глаза перестали гореть огнем.
Судья не мог произнести ни слова.
Дар речи вернулся к нему, когда они уже ехали по дороге.
— Куда вы везете меня? — спросил он Ульвхедина.
— Обратно в трактир, куда же еще?
— Но…
Он мог бы убить меня, подумал судья. У него есть возможность обрести свободу. Избавиться от худшего из своих врагов.
— Почему вы спасли меня? — тихо спросил он.
— Ведь вы их друг, если не ошибаюсь? Я имею в виду Людей Льда. И вы человек. Вы стремитесь к добру, а разбойники сеют зло.
Судья задумчиво поглядел на него, но промолчал. Навстречу им ехали всадники. Это была Виллему и ее спутники, они сначала поехали по другой дороге.
Судья опасался встречи с Виллему и Домиником. Он не знал, как они поведут себя.
Но его страх быстро прошел. Судья приказал солдату заковать в кандалы оставленных под дубом разбойников. А потом повернулся к Виллему, Доминику и Ульвхедину.
— Поезжайте в Данию, — произнес он с каменным лицом. — Мне будет трудно объяснить свой поступок наместнику короля в Норвегии, но вы правы, фру Виллему: каждой семье нужен хороший, заботливый отец. Пусть его жена и ребенок потом приедут к нему. А сейчас долой с моих глаз! Мы с вами не встречались, запомните это!
Они молча расстались. Обе группы порознь вернулись в трактир, они избегали общества друг друга.
— Мы гордимся тобой, Ульвхедин, — дрогнувшим голосом сказала Виллему. — Ты выдержал серьезное испытание.
Ульвхедин сидел с безразличным видом, но Виллему и Доминик видели, что его обрадовали эти слова.
Через несколько дней Ульвхедин стоял на корме шхуны и следил, как вдали скрывается берег Норвегии.
«Элиса, — думал он. — Элиса, моя жизнь и мой свет, увидимся ли мы когда-нибудь? Суждено ли мне еще хоть раз держать на руках маленького Йона? Жизнь без вас не имеет для меня смысла. Что мне делать на чужбине?»
К нему подошли Виллему и Доминик, вместе они смотрели на таявшую вдали узкую полоску замерзшей норвежской земли. Судно было небольшое, но они уже освоились среди моряков, как осваивались везде, куда бы ни попадали. Они, как вольные художники, чувствовали себя хорошо в любой среде и в то же время, нигде не чувствовали себя дома. Такова была судьба всех представителей этого рода, отмеченных особой печатью.
Ульвхедин произнес вслух то, о чем думал:
— Что мне делать в Дании?
Виллему не успела ответить, как он продолжал:
— Почему бы нам не отправиться в Швецию? Ведь это было бы проще?
Виллему покачала головой.
«Они не хотят, чтобы я жил с ними в Швеции», — подумал Ульвхедин.
— Ты не прав, мы бы хотели взять тебя к себе в Швецию, — мягко сказал Доминик.
— Проклятье, ты читаешь мои мысли! — процедил сквозь зубы Ульвхедин, но в его желтых кошачьих глазах зажглись веселые огоньки.
Доминик улыбнулся:
— Я не читаю твои мысли. |