– Эли!.. – наконец решился он, и та, как‑то сразу почувствовав, что сейчас будет произнесено, медленно села, обхватив колени и уронив на них голову. Слова застряли в горле; он прикоснулся к ее руке и ощутил, как она отодвинулась – вроде бы совсем чуть‑чуть, но на преодоление этого "чуть‑чуть" ему теперь понадобится вся оставшаяся жизнь, и не факт, что хватит. Это, впрочем, было в ней всегда: она в принципе неспособна устраивать сцены, но зато умеет так промолчать, что потом неделю чувствуешь себя распоследней скотиной... каковой скотиной ты на самом деле и являешься. "У нее ж тут до меня вырисовывалась какая‑то серьезная матримониальная перспектива, а она ведь уже не девочка – под тридцать... Сволочь вы, господин барон, ежели по‑простому, равнодушная эгоистичная сволочь".

– Ваша секретная служба любезно дала мне время до завтрашнего полудня, чтобы я навсегда убрался из Умбара, – дальше меня просто убьют. Я под колпаком, и мне уже не вырваться. Такие дела, Эли... – Тут ему вдруг подумалось: вот, наверное, как раз с такими интонациями и сообщают любовнице: "В ближайшее время встречаться не выйдет – а то моя, похоже, что‑то пронюхала", и у него едва не свело скулы от отвращения к себе.

– Ты как будто оправдываешься, Тан. Зачем? Я ведь понимаю – это просто судьба... А за меня не волнуйся, – она подняла голову, и вдруг тихонько рассмеялась, – в этот раз я оказалась предусмотрительнее, чем в прошлый.

– О чем ты?

– Да так – о своем о девичьем...

Элвис встала, набрасывая халат, и было в этом движении нечто настолько окончательное, у него невольно вырвалось:

– Ты куда?

– Собрать тебя в дорогу, куда ж еще? – чуть удивленно обернулась та. – Видишь, мне так и не стать дамой из общества, прости... недостает тонкости чуйств. Надо было устроить истерику или хоть для вида позаламывать руки, верно?

Слишком многое потерял он нынче единым махом: и цель, к которой шел все эти месяцы, и веру в себя, и страну, ставшую для него – может, и против воли, – второй родиной, а теперь вот теряет Элвис... И тогда, понимая уже, что все кончено, он отчаянно ринулся вперед – будто ныряя с пирса в безнадежной попытке догнать вплавь отваливший от пристани корабль.

– Послушай, Эли... Я в самом деле не могу остаться в Умбаре, но ты... Что бы ты ответила, если б я предложил тебе уехать со мною в Итилиен и стать там баронессой Тангорн?

– Я ответила бы, – в голосе ее была одна лишь смертельная усталость, – что ты, к сожалению, всю жизнь слишком любил сослагательное наклонение. А женщины – такова уж их природа – предпочитают повелительное... Извини.

– А если сменить наклонение? – Он изо всех сил пытался улыбнуться. – В повелительном это будет звучать так: выходи за меня замуж! Так лучше?

– Так? – Она замерла, закрыв глаза и стиснув руки на груди, будто вправду к чему‑то прислушиваясь. – А знаешь – действительно гораздо лучше! Ну‑ка повтори...

И он повторил. Сперва опустившись перед ней на колени, а потом подхватив ее на руки и кружась в медленном танце по всей комнате. Вот тут‑то с ней и в самом деле приключилась легкая истерика, с хохотом и рыданиями навзрыд... Когда же они наконец опять оказались в постели, она первым делом приложила палец к его губам, а потом, взяв его ладонь в свои, осторожно прижала ее к своему животу и тихонько прошептала: "Тс‑с‑с! Смотри не напугай его!"

– Так у тебя... у нас... – только и смог вымолвить он.

– Ну да! Я ж сказала, что в этот раз была предусмотрительнее, чем тогда, четыре года назад. Что бы там дальше ни случилось, у меня останется он... Понимаешь, – она с тихим смехом прижалась к Тангорну и нежно потерлась щекой о его плечо, – я отчего‑то точно знаю: это будет мальчишка – вылитый ты.