Что же до реального Халаддина, то это имя можно найти в любом университетском курсе; правда, не по физиологии, которой тот посвятил свою жизнь, а по истории науки – как пример опасности слишком далеких рывков вперед. Дело в том, что его блестящие исследования по функционированию нервного волокна настолько опередили свое время, что выпали из общенаучного контекста и были благополучно забыты. Лишь три века спустя на его работы случайно наткнулись медики Итилиенской школы, искавшие древние рецепты противоядий. Тогда‑то и стало ясно, что Халаддин более чем на сто лет опередил знаменитого Веспуно и не только экспериментально доказал электрическую природу аксонного возбуждения, но и предсказал существование нейромедиаторов и даже смоделировал механизм их работы. К сожалению, подобного рода "приоритеты" интересны лишь историкам – для реального же научного сообщества все это не имеет абсолютно никакого значения. В любом случае последние из известных работ Халаддина датированы 3016 годом Третьей Эпохи, и официальная точка зрения гласит, что он погиб во время Войны Кольца.

Вернемся, однако, к Цэрлэгу – благо его историчность сомнению не подлежит. Как известно, к зиме 3020 года оккупация Мордора окончилась – внезапно и необъяснимо, и там начала потихоньку налаживаться мирная жизнь. Городское население пострадало тогда очень сильно (собственно, мордорская цивилизация с той поры так и не оправилась), но кочевников эти напасти по большей части обошли стороной. Сержант всегда говаривал, что настоящий мужик, у которого руки растут не из задницы, а откуда положено, при любых раскладах будет кум королю, и вполне утвердил эту максиму всею своей жизнью. Возвратясь в родные места, он стал в конечном итоге основателем большого и могущественного клана, который и сохранил – благодаря распространенной среди кочевых народов устной традиции – рассказ о его странствиях.

К слову сказать, дальнейшая судьба другого сержанта, Ранкорна, почти в точности совпала с Цэрлэговой – с тою, понятно, поправкой, что хозяйствовал бывший рейнджер не на плато Хоутийн‑Хотгор, а по другую сторону Хмурых гор, в долине Выдряного ручья. Отстроенный им хутор со странным названием "Лианика" лет через пять разросся в настоящий поселок, а когда его маленький сынишка во время рыбной ловли подобрал на галечной косе первый в Итилиене золотой самородок, соседи‑хуторяне лишь плечами пожали: всем ведь известно – деньги завсегда липнут к деньгам... Доведись им с орокуэном повстречаться на склоне лет, они непременно перевели бы свои темнолесские дискуссии о сравнительных достоинствах темного пива и кумыса в практическую плоскость. Но – не довелось...

Мифриловую кольчугу Цэрлэг решил вернуть девушке Халаддина вместе с рассказом о подвиге своего исчезнувшего друга. Однако Кумай погиб, а самому разведчику не было известно о ней ничего, кроме имени "Соня" (весьма распространенного среди троллей) да смутных данных об ее участии в Сопротивлении, так что все его розыски оказались тщетны. Пришедший в отчаяние орокуэн – а обязательность кочевников в такого рода делах поистине беспредельна – счел себя и свой клан не владельцами, а лишь хранителями этой реликвии. Кончилось тем, что праправнук сержанта безвозмездно передал ее – вместе с прилагающейся к ней головной болью – в Нурнонский исторический музей, где ныне всякий может ее лицезреть вкупе с иными диковинками загадочной мордорской цивилизации. "Ага! – скажет на этом месте апологет легенды. – Ну уж кольчуга‑то, которая есть въяве и вживе, для вас аргумент?" На это ему степенно возразят, что кольчуга – даже в рамках Цэрлэговой версии – ровным счетом ничего не доказывает, поскольку Халаддин разжился ею еще до того, как получил кольцо назгула.