Уловка была проста, но он заглотил ее как преглупый пескарь.

— Сосин?! — воскликнул он, и впервые в его голосе почувствовалось что-то вроде уважения к другому человеку. — О, Сосин — это…

— Голова, — подсказал я ему.

Он зло посмотрел на меня:

— Зря смеетесь, Турецкий. Чтобы создать подобную нашей организацию и без потерь просуществовать столько лет, нужно иметь гениальную голову.

— Да вы же постоянно несете потери, — улыбнулся я, — а хочешь, Вася, я расскажу тебе, как ты сам попал в эту организацию?

Он удивленно вскинул брови.

— Ну-ка, ну-ка, — он с любопытством поглядел на меня, — интересно. Ну попробуйте, Турецкий, попробуйте.

— Жил-был на свете мальчик, — начал я. — Которого обижали другие мальчики.

— Уже неправда, — заметил он.

— Который обижал других мальчишек, — с легкостью поправился я. — С детства привык он ощущать превосходство над другими. Потому что был уверен, что стоит выше остальных. И вырос этот мальчик и пошел в сексоты.

— Обижаешь, — усмехнулся он.

— И пошел мальчик в офицеры ФСБ, то есть тогда в КГБ, — снова исправился я. — И учился он хорошо, и его заметили и отметили. И стал мальчик делать стремительную карьеру. А когда вызвал его к себе генерал Петров и поговорил с ним по душам и предложил вступить мальчику в секретную организацию, совсем закружилась голова у мальчика.

— Не сразу, — вставил Вася.

— Конечно, не сразу, — согласился я. — Сначала задумался он: а чем это ему грозит? И понял: ничем ему не грозит. Генерал Петров прикроет, в случае чего. И развернул мальчик бурную деятельность. А надо сказать, что артистом мальчик был хорошим, мозги имел. Сцена плакала по мальчику, но он грубо послал ее к чертовой матери. И тут заметил мальчишку ба-альшой человек. Типа Сосина.

— Верно, — восхищенно протянул Вася.

— И приблизил Сосин мальчика к себе. Вот тут-то и закружилась окончательно голова у мальчика. Кем он был там, в легализованном мире? Пешка, которой крутят все кому не лень. А кто он здесь, в организации? Фигура! Практически второй человек после Сосина. Там — говно, а здесь — розанчик.

— Ну даешь! — покрутил головой Вася.

— А что такое на самом-то деле наш мальчик? Да то же самое говно. Человек, раздираемый комплексами и противоречиями. Жажда власти и дерьмовое тщеславие сделали из него пугало. Хотя сам он о себе возомнил невесть что.

Он не стал орать, все-таки он имел мозги. Он просто стоял, смотрел на меня и ухмылялся.

— Лихо! — похвалил наконец. — Но я не понял. Ты-то решил с нами? Или стрелять?

— Не стреляй, пожалуйста, — испугался я. — Я же еще бомбу вам отдать должен!

— Две бомбы, — поправил он, улыбаясь. — Два заряда. Ну что ж, Турецкий. Мне нравится, как ты принимаешь свое поражение. Ты мне понравился.

— Да, — сказал я, слабея у него на глазах и хватаясь за сердце. — Проиграл… Не хотел, а проиграл… Я отдам эти бомбы…

— Тебе плохо? — встревожился он. — Что с тобой?

— Сердце… — пробормотал я, опускаясь на пол и вытягиваясь всем телом.

Он опустил пистолеты и шагнул ко мне. Я никогда не забывал, что в прошлом был очень даже неплохим самбистом. Наконец он оказался на достаточном расстоянии.