– Кто способен определить время здесь? – ответил бывший волшебник. – Но, во всяком случае, долго.

Из-под их ног поднимались облака серой пыли, а они шли и шли вперед, а скопища теней все теснее смыкались вокруг них.

– Они нападут? – прошептал Викторин.

Мэдлин развел руками, и тут закричал последний легионер, когда кривые когти вцепились в его плащ, опрокидывая в пыль.

Викторин стремительно обернулся.

– Кольцо мечей! – скомандовал он, и, высоко занося мечи, легионеры прыгнули в ряды чудовищ, окружив своего поверженного товарища.

Тварь, схватившая его, исчезла, едва гладий погрузился ей в сердце.

– Боевой строй! – приказал Викторин.

Маленький отряд построился в две шеренги, и тени отступили.

Они шли и шли вперед. Дорога давно скрылась из виду, а пыль висела вокруг них темной тучей, туманя зрение, заслоняя дальние горы.

Тени еще дважды переходили в нападение, но оба раза сверкающие мечи британцев вынуждали их отступить.

Наконец они поднялись на невысокий холм к древнему Кругу Стоячих Камней, почерневших, покосившихся. Тени сомкнулись кольцом у подножия холма, а уставшие путники с облегчением расположились среди камней.

– Почему они не поднимаются сюда? – спросил Викторин.

– Я не источник всезнания, – огрызнулся Мэдлин.

– Раньше ты всегда именно это и утверждал.

– Хочу сказать тебе, Викторин, что из всех приближенных Утера ты был тем, без чьего общества я обходился лучше всего.

– Обидные слова, владыка волшебник, – ответил Викторин с усмешкой. – И ведь возможно, что теперь ты навеки обречен оставаться в моем обществе.

– Чтобы Ад стал уж совсем Адом, – отозвался Мэдлин.

– Видимо, когда-то это был край живых, – заметил Кормак. – Тут ведь росли деревья, и мы перешли не одно русло пересохших речек. Что его изменило?

– Его ничто не изменило, Кормак, – отозвался Мэдлин. – Ибо его нет. Он лишь отголосок существовавшего когда-то; тяжелый бред.

– Но разве наше присутствие здесь не доказывает, что край этот действительно существует? – спросил Марк Бассик, подойдя и сев рядом с ними.

– Тебе когда-нибудь снилось, что ты совсем в другом мире? – возразил Мэдлин.

– Конечно.

– Разве этот сон доказывал, что место, где ты якобы находился, действительно существует?

– Но ведь мы все разделяем этот сон, – настаивал Марк.

– Разве? Откуда ты знаешь? Может быть, мы только образы твоего бреда, юный Марк. А может быть, вы все – только часть моего бреда.

Викторин засмеялся.

– Я знал, что ты скоро примешься за свои игры! – Он обернулся к остальным, заметив, что все внимательно слушают их разговор. – Однажды я был свидетелем того, как он два часа доказывал, что единственным разумным человеком, когда-либо жившим на земле, был Калигула. В конце концов мы все ему поверили, а он потешался над нами.

– Но как вы могли не поверить мне? – вопросил Мэдлин. – Калигула сделал своего коня сенатором, и, ответьте мне, разве этот конь хоть раз предложил неверное решение вопроса? Разве он пытался захватить власть?

Разве он ораторствовал в пользу законов, которые грабили бедняков и обогащали богачей? Это был самый достойный сенатор за всю историю Рима!

Кормак сидел, слушая, и в нем медленно разгорался жгучий гнев. Всю свою жизнь он провел под гнетом страха – кары, унижения, отверженности. Эти цепи сковывали его с тех пор, как он себя помнил, но они распались в пламени его гнева. Всего лишь двое когда-либо любили Кормака Даймонссона – и обоих уже не было в живых. И откуда-то из самых его глубин возник новый Кормак и показал ему его жизнь по-новому.