Один ретивый работник красноярского НКВД отмечал погашенные,
испепеленные гнезда повстанцев черными флажками, действующие же, подлежащие
ликвидации -- красными. И когда другой молодой сибирский парень, посланный
работать в органы, увидел эту карту, то зачесал затылок: "Н-н-на-а-а, ничего
себе дружественная республика рабочих и крестьян!"
Возле Ашхабада велись раскопки древнего городища, столицы Фирюзанского
государства. Здесь жил большой, трудолюбивый народ, превративший свою землю
в сад, жизнь -- в сытое, мирное довольство, в то самое благоденствие, ради
которого российские комиссары не жалели пуль и крови. На это государство
нахлынуло монгольское войско. На долю каждого воина-завоевателя определена
была норма -- вырубить человек пятьсот-шестьсот. Уставши рубить, воин
отдыхал, ел, пил, забавлялся женщинами и снова рубил, рубил. Фирюзанский
народ покорно шел к своему палачу, выстраивался в очередь, подставлял
головы.
В 1941 году попавшие в окружение советские воины, сложив оружие в
указанном месте, бесконечной серой вереницей шли по дорогам. К вечеру
движение замирало, немцы обносили толпу заранее приготовленной ниткой
колючей проволоки, прикрепленной к стандартным колышкам, строго наказывали,
что ежели кто шагнет за огорожу, того будут стрелять, и спокойно шли пить
свой кофе, шнапс, ночевать без забот, заранее зная -- редко кто решится на
побег. Поскольку пленные были сплошь почти рядовые, а рядовых от века
поставляла деревня, то вот она, на колени поставленная советской властью,
забитая, запуганная, тупая масса крестьян, и оказалась так хорошо
подготовленной для тяжкой доли пленного, нисколь, впрочем, не горше доли
тех, кто томился и умирал той же порой в советских концлагерях.
Деревня наша рассеялась. Колхоз развалился. Вчерашние крестьяне стали
ничем, потеряли основу жизни, свое хозяйство и сделались межедомками. Где-то
в Заполярном круге мыкались, умирали, приспосабливались к новой, неслыханной
жизни сибирские крестьяне, и, что самое поразительное, часть из них, пройдя
все муки ада, заломала эту самую жизнь, приспосабливалась к ней и
приспосабливала ее к себе.
Жила в нашем деревенском переулке семья самоходов Федотовских. Семья
совершенно бедная, рабочая и по этой причине не желавшая вступать в колхоз.
Федотовские выселялись из домишка, не имевшего даже заборок внутри дома, не
подведенного под крышу, и, как я уже упоминал в одном из рассказов, один
федотовский парень в путешествие отправлялся босиком, и якобы активист по
прозванию Федоран снял па берегу бахилы, бросил их парню на плот, заплакал и
пошел домой.
Как в деревне, так и в ссылке деревенские люди держались союзно,
продолжали родниться, куму звать кумой, кума кумом, откликались на беды,
помогали делом, советом и копейкой друг другу. |