Изменить размер шрифта - +

     Один  ретивый   работник   красноярского   НКВД   отмечал   погашенные,
испепеленные гнезда повстанцев черными флажками,  действующие же, подлежащие
ликвидации -- красными.  И когда другой молодой сибирский парень,  посланный
работать в органы, увидел эту карту, то зачесал затылок: "Н-н-на-а-а, ничего
себе дружественная республика рабочих и крестьян!"
     Возле Ашхабада велись раскопки древнего  городища, столицы Фирюзанского
государства. Здесь жил  большой, трудолюбивый народ, превративший свою землю
в сад, жизнь --  в сытое, мирное довольство,  в то самое благоденствие, ради
которого  российские комиссары  не жалели пуль  и  крови. На это государство
нахлынуло монгольское войско. На долю каждого  воина-завоевателя  определена
была  норма  --  вырубить  человек  пятьсот-шестьсот.  Уставши рубить,  воин
отдыхал, ел, пил,  забавлялся женщинами и снова  рубил,  рубил.  Фирюзанский
народ покорно  шел  к своему  палачу,  выстраивался  в  очередь,  подставлял
головы.
     В 1941 году  попавшие  в  окружение советские  воины,  сложив оружие  в
указанном месте, бесконечной  серой  вереницей  шли  по  дорогам.  К  вечеру
движение  замирало,  немцы  обносили  толпу  заранее  приготовленной  ниткой
колючей проволоки, прикрепленной к стандартным  колышкам, строго наказывали,
что  ежели кто  шагнет за  огорожу, того будут стрелять, и спокойно шли пить
свой кофе, шнапс, ночевать  без забот,  заранее зная -- редко кто решится на
побег. Поскольку  пленные были сплошь  почти  рядовые,  а  рядовых  от  века
поставляла  деревня,  то вот она, на колени поставленная советской  властью,
забитая,   запуганная,  тупая  масса  крестьян,  и  оказалась   так   хорошо
подготовленной для  тяжкой  доли пленного, нисколь,  впрочем, не  горше доли
тех, кто томился и умирал той же порой в советских концлагерях.
     Деревня  наша  рассеялась. Колхоз развалился. Вчерашние крестьяне стали
ничем, потеряли основу жизни, свое хозяйство и сделались межедомками. Где-то
в Заполярном круге мыкались, умирали, приспосабливались к новой, неслыханной
жизни сибирские крестьяне, и, что самое поразительное, часть из них,  пройдя
все   муки  ада,  заломала  эту  самую  жизнь,  приспосабливалась  к  ней  и
приспосабливала ее к себе.
     Жила  в нашем деревенском  переулке семья самоходов Федотовских.  Семья
совершенно бедная, рабочая и по этой причине не желавшая  вступать в колхоз.
Федотовские выселялись из домишка, не имевшего даже заборок внутри дома,  не
подведенного  под крышу,  и, как я уже  упоминал в  одном из рассказов, один
федотовский парень  в путешествие отправлялся босиком, и  якобы  активист по
прозванию Федоран снял па берегу бахилы, бросил их парню на плот, заплакал и
пошел домой.
     Как  в деревне,  так  и в  ссылке  деревенские люди  держались  союзно,
продолжали  родниться,  куму звать кумой,  кума  кумом, откликались на беды,
помогали  делом,  советом  и копейкой  друг  другу.
Быстрый переход