Изменить размер шрифта - +
Я. и др.  рассмотрено в прокуратуре края и УКГБ
СССР по Красноярскому краю.
     С учетом  ваших доводов  следственным отделением УКГБ по делу проведено
дополнительное  расследование,  в   результате  которого  установлено,   что
постановление тройки  при ПП ОГПУ Восточно-Сибирского края  от 1 апреля 1932
года в отношении Астафьева Павла  Яковлевича,  Астафьева  Петра Павловича  и
Фокина   Дмитрия   Петровича   и  признания   их  виновными   в   совершении
контрреволюционных преступлений является необоснованным и незаконным.
     В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16-01-1989
г. "О дополнительных  мерах по  восстановлению  справедливости  в  отношении
жертв  репрессий, имевших место  в период 30-х, 40-х  и  начала 50-х годов",
Астафьев П. Я., Астафьев П. П. и Фокин Д. П. реабилитированы.
     Справки о реабилитации прилагаются.
     Верно -- прокурор края, государственный советник юстиции 3 класса
     А. П. Москалец".
     И  в  заключение  довольно  решительная   подпись  человека,  честно  и
принципиально исполнившего свой долг. Мне бы благодарить от имени деда, отца
и  односельчанина  моего партию и  правительство,  краевое  управление  КГБ,
действительно приложившего немало  труда  для восстановления  справедливости
прокурора Москальца --  "да чЕ-то не  хочетца",  как  сказал мне когда-то  в
Игарке   еще   один  законопаченный  в  Заполярье   односельчанин,  Митрофан
Федотовский. Не хватит моего старого, уже  не гибкого  хребта,  кланяться за
всех погубленных, убиенных, а ныне  прощенных русских людей. На каком-нибудь
многомиллионном поклоне хребет  этот  не разогнется,  хрустнет, не  выдержав
непосильной работы.
     Ездят по сибирской земле литовцы, латыши,  эстонцы, выкапывают из могил
родных,  погубленных в чудовищных  ссылках, и увозят их останки на родину. А
куда  свозить нам,  россиянам,  прах  наших  мучеников,  коли  вся Россия --
кладбище?
     Много лет  назад меня  мучал  один и тот же сон  -- родной  деревенский
переулок  и  в  конце его  дряхлый,  дряхлый  дом с  закрытыми  ставнями,  с
обвалившейся  гнилой  крышей,  рассыпавшийся  трухой,  со  двором,  заросшим
бурьяном, в  который опали балки,  заплотины, створки  ворот. Я знаю, там, в
этом  глухом  и  темном доме,  лежит  одиноко в холодном тлелом  тряпье  моя
бабушка и ждет меня. И я  хочу дойти до нее, приласкать ее и непременно лечь
рядом, но что-то  все время мешает  мне дойти до  этого обиталища,  войти  в
него, какие-то  встречные люди и дела отвлекают. Так ни разу я и не дошел до
бабушки, так еще не дождалась и не дозвалась  она меня, и землею не пахнет в
моем  рту,  да и сон этот  по  прибытии  в родное  село  погас, будто  экран
беззвучного кино.
     Я гляжу в окно. За Енисеем рыжеют хребты -- это следы страшных пожаров.
Горит тайга каждый почти год, достигая окраин города.
Быстрый переход