Я. и др. рассмотрено в прокуратуре края и УКГБ
СССР по Красноярскому краю.
С учетом ваших доводов следственным отделением УКГБ по делу проведено
дополнительное расследование, в результате которого установлено, что
постановление тройки при ПП ОГПУ Восточно-Сибирского края от 1 апреля 1932
года в отношении Астафьева Павла Яковлевича, Астафьева Петра Павловича и
Фокина Дмитрия Петровича и признания их виновными в совершении
контрреволюционных преступлений является необоснованным и незаконным.
В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 16-01-1989
г. "О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении
жертв репрессий, имевших место в период 30-х, 40-х и начала 50-х годов",
Астафьев П. Я., Астафьев П. П. и Фокин Д. П. реабилитированы.
Справки о реабилитации прилагаются.
Верно -- прокурор края, государственный советник юстиции 3 класса
А. П. Москалец".
И в заключение довольно решительная подпись человека, честно и
принципиально исполнившего свой долг. Мне бы благодарить от имени деда, отца
и односельчанина моего партию и правительство, краевое управление КГБ,
действительно приложившего немало труда для восстановления справедливости
прокурора Москальца -- "да чЕ-то не хочетца", как сказал мне когда-то в
Игарке еще один законопаченный в Заполярье односельчанин, Митрофан
Федотовский. Не хватит моего старого, уже не гибкого хребта, кланяться за
всех погубленных, убиенных, а ныне прощенных русских людей. На каком-нибудь
многомиллионном поклоне хребет этот не разогнется, хрустнет, не выдержав
непосильной работы.
Ездят по сибирской земле литовцы, латыши, эстонцы, выкапывают из могил
родных, погубленных в чудовищных ссылках, и увозят их останки на родину. А
куда свозить нам, россиянам, прах наших мучеников, коли вся Россия --
кладбище?
Много лет назад меня мучал один и тот же сон -- родной деревенский
переулок и в конце его дряхлый, дряхлый дом с закрытыми ставнями, с
обвалившейся гнилой крышей, рассыпавшийся трухой, со двором, заросшим
бурьяном, в который опали балки, заплотины, створки ворот. Я знаю, там, в
этом глухом и темном доме, лежит одиноко в холодном тлелом тряпье моя
бабушка и ждет меня. И я хочу дойти до нее, приласкать ее и непременно лечь
рядом, но что-то все время мешает мне дойти до этого обиталища, войти в
него, какие-то встречные люди и дела отвлекают. Так ни разу я и не дошел до
бабушки, так еще не дождалась и не дозвалась она меня, и землею не пахнет в
моем рту, да и сон этот по прибытии в родное село погас, будто экран
беззвучного кино.
Я гляжу в окно. За Енисеем рыжеют хребты -- это следы страшных пожаров.
Горит тайга каждый почти год, достигая окраин города. |