|
Так, выходит, она вовсе не «бесчувственная фригидная сучка» (последние слова ее бывшего бойфренда, перед тем как тот бросил трубку). Она настоящая, полноценная женщина с горячей кровью, влюбившаяся в школьного учителя музыки, который внешне смахивал на грузчика, но, прикрыв глаза, играл на виолончели. Этот удивительный мужчина носил обувь двенадцатого размера, выигрывал призы на конкурсах бальных танцев и ел спагетти прямо из кастрюли, слушая симфонии. И все в Грейс, казалось, приводило этого мужчину в восторг: каждая ее мысль, каждое чувство и воспоминание. Целуя Грейс при встрече и расставании, он обыкновенно начинал кружить ее в вальсе или, прижавшись щекой к щеке, вел в волнующем танго. Муж фактически никогда не танцевал с ней, потому что она не умела. «Ты просто не хочешь, – говорил Кэллум. – Ну же, милая, давай пошевеливайся!» Но когда потом он, бывало, опустит Грейс на пол и поцелует, она думает: «Господи, и за что мне такое счастье?»
Разумеется, сейчас, спустя четыре года, оказалось, что они самая обыкновенная, заурядная, среднестатистическая супружеская пара. И это ее вполне устраивает. В конце концов, Грейс всегда была реалисткой. Теперь Кэллум не так уж часто кружит жену по комнате, и это нормально. Естественно, с годами страсть ослабевает, и неизбежно возникают эти вспышки раздражения, похожие на зажженные спички. Например, сейчас, за завтраком. – Ты точно не против, чтобы я вышел на работу? – спрашивает Кэллум. Он ест хлопья с орехами, и каждый раз ложка звякает о его зубы. Когда Грейс смотрит телевизор, она трясет ногой. Он звякает ложкой, она трясет ногой. Считай, квиты. Одна раздражающая привычка уравновешивается другой. – Я же сказала, что нет! – Ладно, не злись, я просто спросил. – Или, может, ты думаешь, что без твоего пригляда я уроню ребенка? Грейс втайне опасается, что именно это и произойдет, а потому говорит сердитым, саркастическим тоном. Однажды Кэллум спросил жену, почему она иногда разговаривает с ним так, словно ненавидит его. «Это не так!» – удивившись, виновато сказала она тогда. – Я вовсе не думаю, что ты уронишь малыша, – говорит он сейчас примирительно; муж умеет держать себя в руках. – Просто мне кажется, ты сегодня немного бледная. – Спасибо за заботу, но я в порядке. Грейс не рассказывает Кэллуму о головной боли. Она хочет, чтобы он вернулся на работу. Может быть, без него ей будет проще. И она перестанет наконец волноваться, что муж заметит, какая она плохая мать. Может быть, вся проблема как раз в этом. – Я договорюсь, чтобы после обеда меня отпустили на похороны, – обещает Кэллум. – Хорошо, – небрежно откликается Грейс. Она смотрит, как муж встает, потягивается и идет к выходу, а его тарелка остается на столе. – Пойду переоденусь. – Неужели так трудно поставить тарелку в раковину? – Извини. Вернувшись к столу, он покорно ставит тарелку в раковину и добросовестно наполняет ее водой. Грейс продолжает есть тост. Кэллум кладет ладонь ей на плечо, а она наклоняет голову и прижимается щекой к его руке. Стычка – перемирие! Таким представляется Грейс брак, по крайней мере их собственный. С тарелкой она настояла на своем. И почувствовала, что мужу неловко. Надо отдать ему должное: с момента рождения ребенка он проявляет огромное терпение. «Кэллум Тайдимен», – представился он ей на той свадьбе: дело было уже поздно вечером, когда все ждали за дверями гостиной новобрачных, чтобы проводить их в свадебное путешествие. Благодаря незаметной уловке со стороны Грейс они с Кэллумом оказались рядом. После танцев он был потным и растрепанным, рубашка на спине выбилась из брюк. |
