И экономка вышла вслед за ним из кухни.

– Я приду уложить тебя и почитать на ночь, – крикнула Рейчел им вслед. Она слышала, как они дружески болтают, а потом их голоса затихли – они поднялись по лестнице.

Рейчел вернулась на кухню, чтобы убрать со стола и погасить свет. Она собирала ложки и миски, клала их в тазик, а в голове у нее неотступно вертелась одна и та же мысль.

Лейн Кэссиди вернулся.

Он вернулся, и у него хватило наглости поцеловать ее.

Даже при одной мысли о поцелуе ее щеки запылали. Она старалась не смотреть на свое отражение в окне, рядом с которым стоял таз, и поспешила вернуться к столу, стараясь занять чем-то свои руки и голову. Но уборка не требовала особого внимания, поэтому мысли ее снова и снова возвращались к поцелую на веранде.

Невыносимо было думать, что Лейн играл ею просто для развлечения. Ей очень хотелось верить, что он, наверное, поцеловал ее ради прежних дней, поцеловал, потому что когда-то она была молодой учительницей, не очень хорошо сознававшей рамки своей роли, а он – неспокойным юношей, которому отчаянно нужен был друг. Будучи его учительницей, она никогда и подумать не могла о Лейне иначе как о своем ученике.

Ее первая реакция на его поцелуй и удивила ее, и привела в смятение, потому что Рейчел отнюдь не потеряла надежду снова обрести мужа. Некий банкир, немолодой адвокат и владелец ранчо (вдовец с четырьмя детьми) – все уважаемые члены общества – давали ей понять, что, когда у нее кончится траур, они с радостью воспользуются возможностью посвататься к ней. Она не очень-то думала о них, поскольку не считала себя готовой вверить свою судьбу какому-нибудь мужчине. И вот теперь она злится на Лейна за его порывистость и огорчается тем, какие чувства вызвал в ней его поцелуй.

Тарелки были чисты, стол насухо вытерт, она выключила газовый свет и вышла в прихожую. Взгляд ее устремился к входной двери. Бессознательно она подняла руку и прижала палец к губам.

Решив забыть об этом прискорбном случае, Рейчел Олбрайт Маккенна приподняла свою длинную черную юбку и пошла наверх; дорогу ей освещал лунный свет, который проникал сквозь окно наверху лестничной площадки.

Держа в руках поводья, Лейн вел своего коня по кличке Шильд вдоль Главной улицы. Ему больше нравилось передвигаться пешком, а не в седле, и он с удовольствием глубоко вдыхал ночной воздух, оставив позади пропахший табачным дымом салун «Слиппери». У огромного сарая в конце улицы он замедлил шаги, изучая вывеску «Платная конюшня», намалеванную над широкой двойной дверью, распахнутой настежь. Внутри было так темно, что Лейн не мог разглядеть, есть ли там кто-нибудь.

Он подошел к дверям, держа руку на рукоятке револьвера, и крикнул:

– Есть тут кто-нибудь?

– Это зависит от того, что вам нужно, – звучный голос раздался прямо у дверей.

Говорящий еще не успел докончить фразы, а Лейн уже выхватил револьвер из кобуры и прицелился в тень, возникшую в правом углу сарая.

Лейн смотрел, как из тьмы появляется великан – молодой человек, поднявший руки в знак того, что он безоружен, если не считать оружием его собственные огромные руки и выпуклые бицепсы.

– Я хочу узнать, можно ли здесь оставить лошадь на ночь, – сказал Лейн.

– Для этого вам не нужен револьвер. Разве что вы собираетесь укокошить меня, мистер, но это ведь неразумно – вам придется поискать конюшню в других местах, потому что, если вы меня укокошите, то в этом случае вам придется вместе с ней убраться из города, верно? – Хозяин конюшни улыбался, но поскольку Лейн не убирал оружия в кобуру, он не опускал руки.

Потом Лейн спрятал револьвер.

– Не стоит лезть на человека без предупреждения.