Никто не видел, как из глубины кладбища к свежему захоронению подошла странная девушка, одетая во все мужское и грязное, похожая на бомжиху, если бы не неж нейшее личико с удивительными глазами.

Жанна простояла над могилой почти час, она ничего не говорила, не шептала губами, а просто смотрела на холм, как будто видела, что находится под ним.

Потом ее прогнал смотритель, подозревающий странную девицу в кражах цветов с могил. Но в этот день хоронили только Митю Петрова, а ему цветов никто не принес.

А в городе, находящемся за тысячу километров, жил пенсионер со странной фамилией Ротшильд. Всю жизнь он проработал акушером. Сейчас ему было уже девяно сто лет и у него имелось двенадцать праправнуков.

Если бы старику рассказали, как когда то он тащил щипцами двухкилограммового младенца, который при рождении не дышал и чья мать хотела от него отказаться, он тотчас бы вспомнил тот давнишний случай. А узнай старик, что такая совсем не славная судьба сложилась у спасенного мальчишки и его матери, он, вероятно, очень бы расстроился. Старики как дети – крайне впечатлительны…

На поминках, изрядно выпив, вспомнили, как Митя ловко ловил голубей, что он был прирожденным птицеловом!

Директор, выпивший три рюмки водки, разгорячившийся, подумал, что вот так вот не умеем мы ценить людей, и донес эту мысль до присутствующих, на что ему рассказали, что он носит шапку из собаки Жучки, которая жила в соседнем дворе пять лет.

Директор тотчас отправился в туалет тошнить, а после долго тер начинающую лысеть голову. Впрочем, он пил наравне со всеми, а вследствие этого забыл к концу поминок о Жучке и, преспокойно напялив шапку, отбыл домой.

Светка решила жить в квартире Мити до того момента, пока ее не выселят или пока Митрохин и Мыкин не выкатятся из ее собственной. Так она и поступила, прожив незаконным образом в чужом жилище до самого отъезда приятелей. И что самое любопытное – продавщица ни разу не вспомнила о девчонке по имени Жанна…

Мыкин и Митрохин сели в поезд, и Светка вернулась домой…

Жанна не ела и не пила несколько дней. Изредка она подхватывала горсть снега и вытапливала из него глоток воды, холодя вишневые губы. На третий день после смерти отца девушка отправилась в городскую больницу. На проходной она попросила выдать ей халат, но гардеробщица, оглядев одетую во все мужское, к тому же неопрятное, особу, повысила тон и высказала твердую уверенность, что прошмандовкам здесь делать нечего, а когда закончила гневное, то встретилась с глазами посетительницы, из которых лился благодатный свет, который почти заставил служительницу гардероба размякнуть всеми членами и всплакнуть.

– Конечно, милая, – закивала головой гардеробщица. – Вот тебе халатик! – и выдала белоснежный.

– Спасибо, – поблагодарила Жанна, и голос у нее оказался ангельским.

Юродивая, что ли? – прикинула старушка. – Или монашка?..

Гардеробщица долго смотрела вслед удаляющейся фигурке в белом и думала, что если к спинке юродивой прикрепить крылышки, то станет она совсем как ангелок…

Жанна поднялась по ступеням к большой двери, над которой горело световое панно «Реанимация». Она не колеблясь открыла дверь, чуть было не столкнувшись с пожилым человеком кавказской национальности. Глаза его были полны слез. Человек вскользь взглянул на нее, извинился и пошел дальше. За дверью на корточках сидели два дюжих охранника и явно скучали от безделья.

– Куда? – поинтересовался один, поднимаясь на ноги.

– Туда, – тихо проговорила Жанна.

Охранник хотел было воспринять ответ девушки за грубость, но, взглянув ей в глаза, утонул в них одномоментно новорожденным младенцем. Он вновь опустился на корточки и загрустил. Второй и вовсе не шелохнулся, лишь почувствовал, как по всему телу словно какая то теплая волна прошла.